Кинотеатр «Орлёнок» Нижний Новгород :: КТО В ЛЕС, КТО В БАРАБАН

26.05.2010

КТО В ЛЕС, КТО В БАРАБАН

Про Никиту Сергеевича Михалкова (в дальнейшем НСМ) и его «Утомлённые солнцем-2: Предстояние» (в дальнейшем УС-2) не написал только ленивый. Что ж лениться – грех… Но, прежде чем начать, договоримся, что «судить» будем как в прыжках на лыжах с трамплина, то есть не учитывая крайних - низших и высших - оценок, оставив за пределами этого текста и весьма распространённую личную неприязнь к отеческим усам, и восторженное до визга поклонение отеческим гробам. Мы – о кино.

УС-2-б

Итак, кинематографист № 1 в России (тут можно иронизировать и исходить ядом, но сегодня по сумме исторических, художественных, политических, административных и общественных факторов – это так) не мог просто дежурно отметиться в общей юбилейной обойме, заряженной ко Дню Победы. И даже неординарного бюджета тут было мало. НСМ обещал снять о Великой отечественной войне (в дальнейшем Войне) по-новому. Не так, как все. Ну, как минимум, шуму он своим фильмом наделал. Тут и бездарный слоган, и волнения в Сети, и девятый вал кинокритики, и поиск исторических неточностей на экране, и не оправдавшие больших надежд кассовые сборы, и равнодушное молчание каннского жюри, и слухи о том, что в некоторых регионах на УС-2 выписывают «целевые направления» школьникам и ветеранам. Однако, не шумом единым. Всё-таки было и в художественном строе самой картины нечто весьма неординарное и «царапающее», правда, кого до крови, а кого – до желчи. ЧТО?

И тут (прости Господи!) рука так и тянется к книге М. М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса». По-моему (можете начинать обзываться) УС-2 – это попытка (сознательная, интуитивная, бессознательная, подсознательная, с-неба-кирпичом-упавшая - откуда я знаю) карнавализации Войны на экране. Как не кощунственно это звучит. С другой стороны, кощунство, как и провокация, ускользая из рамок своего прямого значения, весьма часто становятся художественными приёмами и оцениваются уже по законам искусства.

Давайте, изложим некоторые положения теории М. М. Бахтина (в упрощенном виде, конечно) и наложим их на михалковский «текст».

В Средневековье «каждый церковный праздник имел свою, тоже освященную традицией, народно-площадную смеховую сторону». Праздник – это передышка в труде, но и санкция «не из мира средств и необходимых условий, а из мира высших целей человеческого существования, то есть из мира идеалов». И самое главное: «В противоположность официальному празднику карнавал торжествовал как бы временное освобождение от господствующей правды и существующего строя, временную отмену всех иерархических отношений, привилегий, норм и запретов. Это был подлинный праздник времени, праздник становления, смен и обновлений. Он был враждебен всякому увековечению, завершению и концу. Он смотрел в незавершимое будущее». Слушайте, чем не новая концепция кино о Войне?

Итак, Война – и праздник?! Речь, конечно, не идёт о полной идентичности этих понятий. Война – изнаночная версия праздника. Жизнь не стала лучше. Она вдруг сдвинулась с «мёртвой точки» сталинского режима. Примеров того, как трагическое время Войны многие считают лучшим в своей жизни – множество. Не потому, что было хорошо, а потому, что было по-настоящему. Вот и для Котова (и многих, многих зэков, и не только зэков) война стала переменой участи и отчасти «праздником непослушания».

По Бахтину в искусстве наследниками народной смеховой культуры являются эстетические концепции, которые он условно называет «гротескный реализм» и «романтический гротеск». Что же общего у этих явлений с УС-2?

Во-первых, «двойной аспект восприятия мира». Всё серьёзное пародийно дублируется (не путать с банальной насмешкой). УС-2 буквально набит разноплановыми пародиями. Сюжетная конструкция напоминает «Отца солдата» Резо Чхеидзе. Есть цитата из «Титаника». Есть из Тарантино. НСМ как-то с восторгом отзывался о сцене из «Убить Билла», в которой Ума Турман «восстаёт» из могилы. Что ж, теперь он мимоходом повторяет этот трюк, выбираясь из укатанного танком окопа. Отечественная литературная классика представлена толстовским Тушиным в лице Евгения Миронова и эпизодом пушкинской биографии, волею персонажа Сергея Маковецкого поселившемся в протоколе допроса. Конечно же, Сталин (во сне Котова) – пародия, но и сухановское исполнение «реального» Сталина тоже пародия - на Сталина исторического. Котов с его «железной рукой» и шутовским поведением – развенчивающая пародия на себя самого из первого УС. Наконец, карнавальный смех «направлен и на самих смеющихся» – и тут вылетает шмель…

Во-вторых, снижение высокого, вплоть до материально-телесного низа. Тело в традициях гротеска не ограничено от мира, открыто для мира, выходит за свои пределы, зачастую в гиперболизованном виде. В УС-2 подобного немало – прежде всего, смерть в подчеркнуто «мясном» виде. Но это и провокационно обнажённая медсестра, и намочивший штаны пионервожатый, и какающий лётчик, в оголённую часть тела которого наш товарищ засаживает из ракетницы – этаким фаллическим символом… Правда, здесь НСМ поменял плюс на минус и весь материально-телесный низ в основном отошёл темной стороне силы.

В-третьих, мотив «два тела в одном» - рождающее и отмирающее. Достаточно вспомнить сцену крещения на мине (смерть священника и чудесное спасение Нади), или сцену с умирающим танкистом (смерть и дева с обнажённой грудью – как ни крути, вполне читаемый символ).

В-четвёртых, возрождающая сила смеха. Тут вам и анекдот про бомбу в церкви, кончающийся комическим карнавальным «взаимопониманием» немца и русского; и эпизод с присобаченной на спину дверью, чистой воды глупостью, спасшей, однако, выдумщику жизнь; и неприлично-смешная «официальная» беседа двух командиров перед строем кремлёвских курсантов. В последнем случае, замечу, персонаж Миронова выглядит по сравнению с персонажем Голубева неказистым дурачком, а на деле оказывается настоящим воином – ещё один пародийный перевёртыш.

Но всё-таки перед нами Война и происходящему в фильме свойственны черты и так называемого «романтического гротеска» (более камерного и индивидуализированного по сравнению с гротескным реализмом), при котором страшное не всегда побеждается смехом. Образы романтического гротеска чаще бывают выражением страха перед миром и стремятся внушить этот страх читателям (зрителям). Большую роль играет здесь мотив марионетки, куклы. «На первый план выдвигается представление о чуждой нечеловеческой силе, управляющей людьми и превращающей их в марионетки, представление, совершенно не свойственное народной смеховой культуре. Только для романтизма характерен и своеобразный гротескный мотив трагедии куклы». Тут даже без комментариев. Другая перемена мотива касается маски. Если маска в народной культуре «связана с радостью смен и перевоплощений», то в романтическом гротеске маска что-то скрывает, утаивает, обманывает. За маской часто оказывается страшная пустота (словно про героя Меньшикова написано).

Для УС-2 вообще характерен такой постоянный переход «народного смеха» в «культурный сарказм». Например, только что в потоках света Сталина макали рожей в торт, но тут же – в стык - следует пробуждение Котова на нарах в темноте лагерного барака. Кстати, в романтическом гротеске чёрт – уже не весельчак, он «приобретает характер чего-то страшного, меланхолического, трагического». Сталин - именно такой чёрт.

Зачем же всё вышеописанное могло потребоваться в УС-2?! А вот зачем. Карнавально-гротескная форма «освящает вольность вымысла, позволяет сочетать разнородное и сближать далёкое, помогает освобождению от господствующей точки зрения на мир, от всякой условности, от ходячих истин, от всего обычного, привычного, общепринятого, позволяет взглянуть на мир по-иному, почувствовать относительность всего существующего и возможность совершенно иного миропорядка». То есть можно было попробовать действительно уровнять Войну «священную» с «народной», осмыслить её с совершенно другой стороны. Ещё раз обращаю ваше внимание: снять такую картину - ну, чем не художественная акция! Да, предупреждает Бахтин, с т. з. «классической» эстетики, эстетики завершенного бытия, гротескные образы – уродливы и безобразны. Отсюда прогнозируемое «фу!» от консерваторов разного толка. Но зато такое высказывание НСМ, учитывая на глазах «застаивающийся» в стране zeitgeist, немалой частью критического и культурного сообщества было бы принято на «ура!». Я бы первый крикнул.

Но тут подкрался трендец, всеми немедленно отмеченный. Проект НСМ УС-2 усвистел прямиком в кинематографический ад. Почему? Ответ прост – в реализации столь неординарной идеи снять о Войне по-новому (повторюсь, не ведаю сознательной или нет) надо было идти до конца, а не пытаться усидеть между двух стульев - в позе того самого фашиста с бомбардировщика.

Тут надо было идти путем Германа («Хрусталёв, машину!») – путём предельного «остранения» материала. Но НСМ вроде и разогнавшись по этой дороге как надо (нюх-то у него звериный!), затем неизменно тормозит, не зная, что делать дальше.

Для «остранения» Войны ему были необходимы актёры-скоморохи с несколько условной манерой игры и актёры из толпы, типажи (соответствует этому, пожалуй, лишь неузнаваемый в гриме Сталина Максим Суханов, Маковецкий, да Золотухин со своим чисто пластическим номером). В такой череде лиц-масок стал бы возможен карнавал и ярче бы проступили черты главных героев. Но, увы, в УС-2 даже в эпизодах - «звёзды» и «звёздочки». Играть им нечего или мало чего, и они с большей или меньшей сноровкой исполняют студенческие этюды, просто притягивая зрительское внимание к своим известным лицам. Другая беда - если Евгений Миронов начинает свою роль как блистательный скоморох (при этом и слёзы сквозь смех ощущаются), то в конце режиссёр зачем-то ставит ему задачу «доиграть»: и финиширует Миронов как театральный трагик – традиционнейшим трагически-унылым монологом у разбитой пушки.

Дальше – хуже. НСМ начинает активно «добивать» свои новаторские образы красивыми символами, снятыми многозначительными крупными планами и вправленными в пафосные паузы. Так сказать, переводит с человеческого на высокий киноязык. Вражеская бомба, покушаясь на святое, дырявит церковь и, не взорвавшись сразу, на бис застревает прямо под носом персонажей и зрителей – Бог в помощь! Пионерский барабан эффектно висит на проволочных заграждениях – эх, вчерашних курсантов да на танки!

Самый показательный пример – яблоко во весь экран, неожиданно столкнувшее друг с другом Надю и немецкого солдата. «Фриц» срывает плод и дурные помыслы обуревают его. Что это как не пародийно вывернутый наизнанку библейский миф о грехопадении? Ведь «Адам» несколько минут назад уничтожил целую цыганскую семью, а погоня за «Евой» закончится для него вилами в бок. И чем же закругляется столь революционно-провокационный образ? Как замечает Дмитрий Быков в «Новой газете» - дословной цитатой из «Иди и смотри» Климова, фильма являющегося кристально чистой трагедией. Пародия закончилась штампом, кислое – пресным.

Ой, напрасно НСМ смешал гротеск с религиозной символикой, а Тарантино с Тарковским - как портвейн с водкой! Похмелье получилось тяжёлым. Фильм начал рассыпаться и фальшивить, ведь законов эстетики никто не отменял, даже в военное время. И бесполезно прикрываться реальными страданиями и героизмом. Искусство – возвышающий обман, тут не «входят в положение», а либо верят, либо нет. В УС-2 трагический цирк не увязался с психологическим театром и эстетским символизмом по принципу «а приделаем одно хорошее к другому – будет ещё лучше». Как попытка рассказать о Войне по-новому не ужилась с популистской задачей снять российского «Спасти рядового Райана» (о чём НСМ тоже как-то мечтал в СМИ). Увы, отойдя от своего коронного жанра – камерной драмы, в эпическом кино НСМ оказался чем-то средним между эпикурейцем и эпигоном, что доказывает и пустовато-важный «Сибирский цирюльник». Благие намерения – ещё не благо, замах – не удар. Ничего нового не получилось. Просто, затеяв перестановку в комнате, испортили пол и поцарапали старые вещи, так и не сумев сдвинуть их с места.

Павел ТИМОШИНОВ