Кинотеатр «Орлёнок» Нижний Новгород

13.04.2010

НИКОГО НЕ БУДЕТ ДОМА

Как пишут в текстовых онлайновых трансляциях с футбольных матчей – КОЭНЫ!!! Их «Серьёзный человек» вновь подтвердил - мы живём в одно время с киноклассиками. И пока академики в этом году делили «Оскаров» между бывшими супругами, настоящая история кино писалась в другом месте - где-то на просторах Среднего Запада, в еврейской общине, в 1967 году…

Серьёзный человек-б

Ларри – университетский преподаватель математики, женат, двое детей, машина, дом, перед домом аккуратный газончик – всё как по линейке. Так было. А потом «линейка» дала трещину, много трещин, и стала распадаться прямо на глазах у зрителей. «Мы развлекались тем, что придумывали новые пути того, как можно помучить Ларри, – свидетельствует Итан Коэн. – Его жизнь прогрессивно идет под откос». Судите сами: жена требует развода, Ларри приходится переезжать в мотель, на шее у него - несчастный брат и дети-оболтусы, на работе ему пытаются дать взятку, а начальство разбирает анонимные жалобы в его адрес, плюс - финансовые затруднения, споры с соседом по поводу границы земельного участка, автомобильная авария…

В своей книге «Из Америки» известный учёный и писатель Михаил Эпштейн замечает: «Американская жизнь в целом тихая, кроткая, безо всяких особых соблазнов и порывов… Люди занимаются усердно своим делом, очень устают, ни во что не вмешиваются, ни к чему особенно не стремятся… Люди учатся, женятся, работают почти по образцовой модели, как это могло бы быть описано в учебнике «доброй и полезной жизни»… Американцы так умеют строить свою жизнь, что в череде всяких полезных мелочей не остаётся времени для беспредметной тоски и томления». То есть работа – фронт, зато семья – тыл, а дом, естественно, «моя крепость». Именно поэтому «ячейка общества» в Америке важнее дружбы, а «домовладение есть духовное оправдание частной собственности, вытекающее из того обстоятельства, что само тело дано в сугубо частную собственность душе».

И вот все киты, слоны и черепахи, на которых держится мир Ларри, на глазах дичают или уничтожаются браконьерами… Жуть! Кстати, о ней. В одном из эссе всё того же сборника «Из Америки» Михаил Эпштейн как раз и размышляет о категориях «жуткого» и «странного». Основываясь на словах Фрейда о том, что «жуткое – это та разновидность пугающего, которое имеет начало в давно известном, в издавна привычном», Эпштейн выводит формулу жуткого: «то, в чём своё, привычное, глубоко запрятанное, «вытесненное» из сознания вдруг возвращается неузнаваемым, преображённым…». Ну, была жена как жена, что-то там говорила, пока муж жевал или читал газету, и – вдруг – она уже и не жена, и муж у неё (когда успела?!) уже другой! И так – щёлк, щёлк, щёлк: дом – чужой, сын – взрослый, да и сам-то ты с собой хорошо знаком? Действительно, жуть!

Если же, продолжая адаптировать для своих нужд текст Эпштейна, вспомнить о приёме «остранения» В. Шкловского («действия, становясь привычными, погружаются в бессознательное, и задача искусства состоит в том, чтобы извлечь их оттуда, заново предъявить нашему сознанию, но уже в качестве неузнаваемых, странных…»), то мы уже, можно сказать, имеем «вектор» коэновского фильма - Ларри получает жуткое, зрители - странное.

При этом Коэнам, как большим мастерам, мало одной «линии потерь», они усложняют картину краха, вводя в своё повествование и другие детали. Например, награждают своего героя кошмарными снами (иррациональное торпедирует рациональное) и братом-доппельгангером – призрачным двойником, судьба которого связана с судьбой «хозяина». Брат-неудачник – это, по меткому выражению кинокритика Марка Хоровица (правда, относящемуся к другому фильму Коэнов - «Бартону Финку»), «бессмысленный хаос, прижившийся по соседству». И, замечу, возможный вариант будущего самого Ларри.

Ещё один признак хаоса, покушающегося на порядок - закон неопределенности, о котором в фильме упоминает сам Ларри в связи с так называемым «котом Шрёдингера». Долго объяснять, что это такое (найдите сами в Интернете), но суть явления частично уловил народный лекарь Богомол из «Золотого ключика»: «Или пациент жив, или он умер». И хотя Джоэл Коэн по поводу пролога «Серьёзного человека» заявляет, что «связи между сказкой и тем, что происходит дальше, нет никакой», связь, конечно же, есть. Диббук (призрак) или человек, жив или мёртв, вообще зыбкость всевозможного вида границ – важнейшая составляющая коэновской картины (мира).

А сама смерть? Она постоянно напоминает о себе на экране: пролог, медосмотр и прозрачный намёк на его итоги, погибший в автокатастрофе Эйб, умерший на служебном месте адвокат, пуля, разрешившая ситуацию с братом во сне Ларри… И это при том, что по мнению французского ученого Филиппа Арьеса, написавшего фундаментальное исследование «Человек перед лицом смерти», современная цивилизация не приветствует серьёзных публичных размышлений о смерти, ведь та – кость в горле для философов потребительского рая. Как человеку брать от жизни всё и управлять своим успехом, если, по словам одного небезызвестного булгаковского персонажа, у него вдруг «саркома легкого» и он «оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике»?

Неслучайно, что, лишившись буквально всего святого и пропитавшись всем самым тревожным и ужасным для себя, Ларри выпадает из привычной жизненной парадигмы и задаётся поисками ответов на вопросы «беспредметной тоски и томления»: в чём он виноват и что ему теперь делать?

Выясняется, что зацепиться не за что. Математика не помогает. Тетрадь брата набита многозначной пустотой. Травка курится, но и это не приносит облегчения. Остаются раввины. Давно известно: когда человеку плохо, он вспоминает о Боге. Раввинов как в сказке – трое. Первый предлагает свежий взгляд на привычные вещи (практически «остранение»), мол, вот парковка, но и там - Бог. Второй, образно говоря, кивает на вынесенные в эпиграф слова Раши, крупнейшего средневекового комментатора Талмуда: «Относись просто ко всему, что с тобой происходит». Третий молчит, не даёт ответа – думает. Что ж, присоединяйтесь, господа. Подумаем вместе – есть ли у жизни смысл? Последний вопрос, по Коэнам, звучит сколь серьёзно, столь и убийственно смешно, и в этом для них нет никакого противоречия.

«Именно баланс забавного и незабавного спасает фильм от непроглядной мрачности». Итан Коэн сказал это по поводу «Фарго», но, по сути, словесно оформил братское творческое кредо. Вот и «серьёзный человек» звучит в результате как пародийная разновидность homo sapiens, да ещё как оксюморон. И разговор с братом-неудачником о жизненном крахе словно невзначай происходит на краю пустого бассейна. И попытка Ларри с крыши дома «взором Бога» окинуть окрестности приводит к тому, что взгляд утыкается в голую женщину. И трагическая смерть адвоката ближе к финалу ленты будет попрана пришедшим от покойного счётом за услуги (жизнь после смерти!)…

В последнее время часть критиков с каким-то нечеловеческим энтузиазмом награждает мир некоторых коэновских фильмов определениями в духе «людям здесь не место». Позволю себе с этим не согласиться. Добренькими волшебниками братьев, конечно, не назовёшь, но «человеческое» у них всегда слишком по-настоящему бьётся в зубах у безнадёжности, вызывая у зрителей узнавание, сочувствие и порождая тем самым, пусть и не слишком определённую, но надежду. А всё потому, что жёсткое препарирование живого у Коэнов постоянно прерывается на заточку тупого скальпеля и нелепые споры о том, как резать - вдоль или поперёк.

Есть, правда, вечный вопрос – а можно ли смеяться над бедами, ужасом, болью, над слабыми, недопонимающими и убогими? Не мизантропический ли это смех? Братья так не считают. Джоэл: «Мы с большой теплотой относимся ко всем этим персонажам. Ты создаёшь их, и часто чем они придурочнее, тем больше ты их любишь». Итан: «Мы просто считаем, что идиоты тоже заслуживают любви. И нередко видим в них самих себя».

Да, жизнь Ларри - это постепенно раскручивающийся, назревающий ураган. Который и будет. В самом конце. Чего? Света? Очередной человеческой жизни? Или последних дней перед Вьетнамом? А может просто фильма? Но это, пожалуй, лишь ещё несколько риторических вопросов к Всевышнему из разряда «Существуешь ли ты, Боже, на самом деле?!»

«Надеюсь, вы не хотите спросить нас, в чём смысл бытия? – интересуется в одном из интервью Итан Коэн - Вообще-то в колледже я изучал философию, и у нас был спецкурс, который так и назывался: «Смысл жизни». Так вот – я его пропускал».

Так или иначе, но наблюдать за ураганом выпадает сыну Ларри, только что достигшему совершеннолетия (согласно законам иудаизма - 13 лет для мальчиков) и получившему (согласно сюжетной логике) в наследство от отца кучу «проклятых вопросов». И в этом случае слова песни «Jefferson Airplane», обрамляющие историю «серьёзного человека», звучат и эпитафией, и предостережением, и напутствием: «разве тебе не нужно кого-то любить».

Бог не радиоведущий. Он разговаривает не с тем, кто только спрашивает, а с тем, кто умеет слушать других.

Павел ТИМОШИНОВ