Кинотеатр «Орлёнок» Нижний Новгород

ОДЕССА
(Россия, 2019)
Режиссёр: Валерий Тодоровский.
В ролях: Евгений Цыганов, Ирина Розанова, Леонид Ярмольник, Ксения Раппопорт, Евгения Брик, Степан Середа, Сергей Муравьёв, Владимир Кошевой, Вероника Устимова, Сергей Сосновский, Алёна Баркова, Михаил Шамигулов, Наталья Омельченко, Станислав Эвентов.
Жанр: драма.

Одесса, август 1970 года. Самая жара. Город забит курортниками. В гости к тестю с тёщей, Григорию Иосифовичу и Раисе Ировне Давыдовым, прилетают из Москвы их зять Борис, журналист-международник, и его восьмилетний сын Валерик. Но именно в день их прилёта в Одессе объявляют холерный карантин, город закрывают на неопределённый срок. Так приехавший на пару дней московский зять погружается в мир, изменённый серьёзной опасностью. Вскроются семейные тайны, произойдут невероятные события и случится большая запретная любовь…

Поставил фильм Валерий Тодоровский (1962 г. р.) – известный российский кинорежиссёр, сценарист, продюсер, сын кинорежиссёра Петра Тодоровского. В 1984 году он окончил сценарный факультет ВГИКа. Снял фильмы: «Катафалк» (1990, спецприз прессы и приз кинофестиваля «Дебют-90», Гран-при МКФ в Мангейме), «Любовь» (1991, приз за лучшую работу режиссёра с актёрами на кинофестивале «Созвездие» в Смоленске), «Подмосковные вечера» (1994, премия «Зелёное яблоко» за лучший фильм года, приз кинопрессы «Фильм, определяющий киностиль года»), «Страна глухих» (1998, Гран-при VI кинофестиваля «Виват, кино России!» в Санкт-Петербурге, Главный приз IV кинофорума «Серебряный гвоздь» в Сочи, Национальная премия кинокритики и кинопрессы «Золотой Овен» за лучший фильм года), «Любовник» (2002, Гран-при ХIII Открытого Российского кинофестиваля «Кинотавр»), «Мой сводный брат Франкенштейн» (2004, Гран-при и приз гильдии киноведов и кинокритиков на XV Открытом Российском кинофестивале «Кинотавр», приз за лучший фильм российской программы XXVI Московского МКФ, приз ФИПРЕССИ на МКФ в Карловых Варах, премия «Золотой орёл» за лучшую режиссуру), «Тиски» (2007), «Стиляги» (2008, премия «Золотой орёл» и премия «Ника» за лучший игровой фильм), «Большой» (2016). Также является постановщиком телесериала «Оттепель» (2013, специальная премия «Ника» - «За творческие достижения в искусстве телевизионного кинематографа», премия «Золотой орёл» за лучший телевизионный сериал, премия Правительства РФ в области культуры за 2015 год).

Валерий Тодоровский мечтал сделать этот фильм ещё со студенческих времен. На самом деле у него было две мечты - «Буги на костях» и «Холера». Первый замысел в итоге стал «Стилягами», второй теперь называется «Одесса». Кстати, продюсером на этих проектах был Леонид Ярмольник.

Специально ради съёмок «Одессы» из США прилетел Роман Васьянов, российский оператор, который уже десять лет не работал на родине. Васьянов и Тодоровский давно знают друг друга, вместе делали «Тиски» и «Стиляг». С 2010 года Васьянов работает в Америке («Патруль», «Патруль», «Опасная иллюзия», «Ярость», «Отряд самоубийц», «Яркость», «Тройная граница»). Это Васьянов предложил снимать «Одессу» на 35 миллиметровую плёнку.

Частью мечты Тодоровского было снимать фильм об Одессе в самой Одессе. Но это оказалось невозможно. Многим российским артистам, включая Ярмольника, въезд на Украину запрещён. К тому же, по мнению авторов фильма, Одессы «той, какую мы её помним и хотим показывать и какая она у нас на площадке, уже давно нет». Поэтому городские улицы снимали в Таганроге и Ростове-на-Дону, море - в Сочи. А одесский дворик, в котором происходит больше половины действия картины, создали на «Мосфильме». Туда специально привезли и посадили деревья, построили несколько квартир. Эти квартиры были полностью обустроены, в них можно было жить - нормальные комнаты 1970-х годов, спальни, кухни, веранды. В плиты подавался газ, из кранов текла вода. Был даже чулан с настоящими соленьями. Весь реквизит купили на «Авито».

Сцены снимались с живым звуком, который, как говорит Тодоровский, почти целиком вошёл в фильм, а иначе это была бы катастрофа. Иногда в кадре почти одновременно говорят семь-восемь человек - такое очень сложно воссоздать на озвучании. Особое внимание было уделено интонациям. Одесский диалект не должен был превращаться в карикатуру, за этим особенно следил Ярмольник. Другие артисты жаловались, что он постоянно добивался какого-то особенного выговора, который легко переходит в идиш. Сам Ярмольник давно забыл язык, но очень хорошо помнил с детства интонации своих бабушек и дедушек.

ВАЛЕРИЙ ТОДОРОВСКИЙ:
«В этом фильме рассказана практически история моего детства. 70% персонажей - мои реальные родственники, фильм про них. Я родился в Одессе, хорошо помню 1970-е годы, эпидемию, когда люди вдруг осознали, что они не просто смертны, а как сказал классик, «внезапно смертны». Все эти детские впечатления я многие годы копил и в какой-то момент понял, что хочу снять про это фильм. Работа над сценарием заняла пять лет. Я общался с разными сценаристами, делился с ними своими идеями, они делали свои варианты, но у нас долго ничего не получалось. Потом Дима Иванов написал первый и очень расширенный драфт, который больше похож на повесть, чем на сценарий. Этот драфт какое-то время лежал, и мы не знали, как быть дальше. Потом за работу взялся Максим Белозор, и он в итоге довел сценарий до конца. Иногда на то, чтобы довести до конца хорошую вещь, уходят годы, ничего не поделаешь».
«Я приехал в мой родной город, встретился с мэром, с директором Одесской киностудии. Был принят очень тепло, люди были искренне рады, что мы будем снимать это кино. Дальше меня попросили составить список людей, которые приедут. Я спросил: «Зачем?» «Ну, возможно, там будут те, кому запрещено въезжать в Украину». Я забеспокоился. Тут же выяснил, что мой сопродюсер и исполнитель одной из главных ролей Леонид Ярмольник - «невъездной» в Украину. Значит, я должен либо снимать других артистов, либо вообще отказаться от съёмок. К тому же начались срывы выступлений активистами.
Сорвали творческий вечер Константина Райкина. Его любят в городе, люди купили билеты. Он прилетел. Вышли активисты: «Всё. Закрываем лавочку. Разойдитесь». И никто даже не пытался этот беспредел остановить. Я представил, как привезу группу из сорока человек. Построим декорации. Потом придут два человека и закроют съёмки. Я не мог рисковать людьми, их безопасностью и здоровьем, деньгами спонсоров. Для меня это был удар. Потому что я мечтал снимать это кино только в Одессе».
«Я принципиально не хотел снимать туристическую Одессу: ни Дюка Ришелье, ни Потёмкинскую лестницу, ни Приморский бульвар. Но Одесса состоит из улочек, дворов, уникальной атмосферы - всего того, что пришлось потом создавать в других местах».
«Когда стало понятно, что мы не можем снимать в реальной Одессе и возникла идея попробовать это сделать не в Одессе, мы решили строить декорации, строить этот город. Всё, что я могу сказать - у нас гениальный художник Володя Гудилин, который всё это создал своими руками. Он, его команда, его ассистенты… Катя Харнес - я называю это имя, потому что она выдающийся ассистент по реквизиту. Когда каждая мелочь, каждая деталь, каждая ложечка, чашечка - всё было настоящее. Был построен вот этот вот несуществующий мир. На самом деле, правда в том, что таких дворов уже и в Одессе не осталось - они все давно переделаны и изменены».
«Думаю, у каждого есть своя Одесса. В фильме это не реальный город, а моё воспоминание об Одессе. У другого будет другое воспоминание. Я там жил до десяти лет. То, что запомнил, есть в фильме… Это мои вспоминания. И то, что мы снимали не в Одессе, может быть даже лучше. Это потребовало какого-то особого внимания к деталям… Нет целого мира под названием Советский Союз. И Одесса - уже совершенно другой город. И чтобы снять кино про него, приходится строить декорацию. Создавать город не из реальных стен, а из запахов, снов и звуков. Этих неумолкающих голубей, скрежета трамвая».
«Нашей задачей было сделать происходящее немного напоминающим сон. Это как бы фильм, в нём происходит действие, люди разговаривают, происходит драма, конфликты, но это всё немножко сон, будто это приснилось, будто это то ли было, то ли не было. И этот эффект дала плёнка».
«Бывает так, что утром приходишь на площадку, тебе нужно снимать сцену, а ты не понимаешь, как к этому подойти. Здесь у меня было ощущение, будто я еду к себе домой и сейчас у себя дома буду наводить порядок. То есть что я буду жить какой-то своей жизнью. В этом смысле всё было легко, хотя были очень тяжёлые сцены, когда я не понимал, как и что. В кадре сидит семь человек и все они должны не просто участвовать, но как бы точно занимать своё место и выражать себя. В этом были прямо мучительные моменты. Но это счастливый фильм. По настроению, по состоянию души, несмотря на все трудности, когда переезжали из города в город… Ходили по Таганрогу, смотрели вокруг: «Так, вот эту улицы мы можем снимать, она похожа, а если камера повернётся вот сюда - уже не похожа». Собирался такой пазл, когда город Одесса делали из разных других городов… Но это было счастливое время, я не считаю, что это был тяжёлый фильм. Было ощущение, что мы занимаемся прекрасным делом, не надо себя никак насиловать - оно само идёт».
«Я, конечно, делал фильм про очень любящих друг друга людей. Ужас в том, что эти люди говорят друг другу страшные вещи. Кажется, что после этого они больше никогда не смогут смотреть друг другу в глаза, но уже через полчаса они пьют чай с вареньем, как ни в чём не бывало. Это такой стиль жизни, это такой характер, это такой этнос - назовём его так, одесский. Да, там можно всё, но это, конечно всё про любовь, про бесконечную любовь друг к другу».
«Это очень красивая и яркая история про степень раскрепощения, освобождения людей перед лицом страха, эпидемии. Это ещё история про хулиганство, когда люди вдруг разрешили себе сделать то, чего обычно не позволяют… Это не про вчера и не про сегодня. Это про меня и про вас, я надеюсь. Если вы хотите дышать, и жить, и разрешить себе жить, то фильм про это. Он точно не про время и не про остросоциальную историю… Это либо резонирует со всем временем, либо не резонирует вообще».

ИРИНА РОЗАНОВА:
«Для меня предложение сыграть эту роль стало неожиданностью. На подготовку было всего несколько месяцев. Если бы я знала раньше, я бы подготовилась серьёзнее. Особенная трудность в том, что пришлось заниматься идишем, и я страшно боюсь того, как буду звучать в фильме... Ещё, я помню, меня поразило, что героиню зовут Раиса Ировна. Как это вообще возможно? Потом мне педагоги по идишу объяснили, что есть имя Яир, которое означает «лучезарный». Отчество в таких случаях сокращали, получалось «Ировна». То есть тоже лучезарная. Мне это помогло найти ключ к персонажу».

РОМАН ВАСЬЯНОВ:
«Плёнка до сих пор актуальна, надо только правильно выбирать для неё проекты. Недаром в США многие снимают на плёнку, включая Кристофера Нолана и Квентина Тарантино. «Одесса» идеально для неё подходит, потому что это ретро, плёнка даёт зерно и цветопередачу, которыми мы создаём такое ностальгическое, романтическое настроение».

ПРЕССА:

«Удивительно, но то, что в Одессе в итоге не снято ни кадра, одновременно и огромная боль этого фильма, и его неожиданное художественное преимущество. Нельзя снова попасть в тот город, который был твоей жизнью когда-то - можно лишь узнать его черты в других пейзажах. Как любимого мертвеца в случайных лицах из уличной толпы. Тодоровский выводит и заразную угрозу, и город в декоративный, хотя и весьма существенный, фон, а на первый план выходят характеры. Невыносимо крепкие узы людей трутся, как швартовые о кнехт, натирая ссадины, которые любишь и ненавидишь в постоянной параболической динамике. Опасность холеры лишь придаёт этому чувству дополнительное напряжение и присутствие в моменте, которые нужны, чтобы позволить себе выразить то, что в обычной жизни не укладывалось в код поведения. От возможности просто громко засмеяться до по-настоящему чудаковатых или ужасных поступков (в каком-то смысле это «В субботу» Миндадзе, но с диаметрально противоположным темпераментом)… Эта способность быть всерьёз настоящим становится открытием для персонажа Цыганова, вроде бы зашедшего из другого фильма, а в итоге изменившегося до неузнаваемости… Принципиально важно, что всё это не про ностальгию, не про сопливое желание вернуться в мир настоящего пломбира или старой морали. Нет тут никакой идеализации отдельных составляющих момента. Он просто дорог сам по себе. Ностальгия всегда общая, боль утраты - личная. Вот и «Одесса», безусловно, по-наглому, бессовестно личная» (Ольга Касьянова, «Сеанс»).

«У Тодоровского получился очень атмосферный фильм, куда менее искусственный, чем та же ностальгическая «Оттепель»… Отдельно хочется отметить и работу актёров старшего поколения. Если Цыганов, Брик и Раппопорт остаются в рамках каких-то уже знакомых зрителю характеров (особенно Цыганов, снова немного томно и грустно глядящий вдаль), то Ярмольник и Розанова показывают действительно превосходную актёрскую игру, перевоплощаясь в одновременно обаятельных и раздражающих стариков, нервных, местами взбалмошных, но всё же вызывающих искреннюю эмпатию у зрителя» (Лиза Сурганова, «КиноПоиск»).

«Одесса» не так уж далеко лежит от фильма «Зови меня своим именем» (во всяком случае, сцены идиллического детского времяпрепровождения очень уж схожи), от «Рима» Куарона (все сюжетные совпадения случайны, разумеется, фильмы снимались примерно одновременно), даже от «Древа жизни» Малика, с которым «Одессу» роднит пристальное режиссёрское внимание к прекрасностям бытия вроде пыли, вьющейся в солнечном блике, или пузырьков воздуха в воде, которые всплывают, когда ныряешь. А для Тодоровского этот фильм - наверняка отсылка и к фантазийным биографическим очеркам Феллини, особенно к «Амаркорду». В этой кажущейся простой картине есть столкновение нескольких советских миров и мифов: номенклатуры и босоты, евреев гордых и евреев, записавших в пятую графу паспорта слово «русский», жителей коммуналки и населения парадного теплохода «Армения», наконец, простого гражданина и КГБ… Со всеми этими легендами и мифами не такой уж древней России Тодоровский обращается небывало смело… Валерий Тодоровский - один из тех немногих наших режиссёров, кто снимает много о себе, но не только для себя… «Одесса» - подчеркнуто небыстрая и даже в какой-то мере театральная, и через полупародийные интонации поначалу необходимо продираться, привыкать к Ярмольнику с накладным животом и Розановой в старческом гриме. Но именно у них и оказываются важнейшие роли в фильме: вопреки стереотипам об одесском юморе, одесситы из анекдотов, дяди Мони и тёти Клары, оказываются вполне настоящими героями, живыми и трагическими, они совсем не шутят… Все они настоящие, потому что надломленные. И в итоге туристическая открытка из серии «Одесса-1970» начинает шевелиться, как иллюстрации в газетах волшебников из «Гарри Поттера». «Одесса» оживает, а вместе с ней и безвозвратно ушедший мир детства, и режиссёрского, и нашего» (Егор Беликов, «Искусство кино»).

«На самом деле фильм гораздо более полифоничный в плане персонажей, и Цыганов тут вовсе не главный герой, как может показаться… Но проблема в том, что все они существуют в настолько разных актёрских техниках, что иногда даже с трудом монтируются друг с другом. Это бросается в глаза не столько из за какофонии акцентов (что вполне объясняется расколом поколений), а именно сценической органикой: кто-то даёт «большой русский театр», кто-то комедию, кто-то естественен, кто-то сам себе Цыганов. Это сильно влияет на восприятие и так неидеального по структуре фильма, тем более когда это лоскутное одеяло по-актёрски перетягивается в разные стороны… Не хватает главного - того, что обычно помогает сшивать куски времени, как это было в фильмах Алексея Германа, которые тоже порой состояли из детских ощущений, разных цветов, запахов и героев. Единой интонации. Звенящего интонирования, которое, как метроном, собирало бы и артистов, и картинку, и музыку в общий гул, равный самому себе. В итоге «Одесса» ощущается как две серии одного телесериала. Первая - про подробности отношений внутри семьи, вторая уже достается герою Цыганова» (Максим Сухагузов, «Афиша daily»).

«Фильм Тодоровского с его перфекционизмом и странным сновидческим флером (многие сцены происходят ночью, на закате или, наоборот, на рассвете; картина и начинается с того, как пробуждается семья) обречён на то, чтобы получать комплименты точности воссозданной обстановки и речи. И одновременно попрёки по той же части: «так не одевались», «так не говорили», «такого не было»… Однако «Одесса» - расширенная карта памяти, документальность ей противопоказана. Иначе и оператора надо было брать другого, а не визионёра Васьянова, рисующего на экране какой-то собственный воображаемый СССР. С другой стороны, Одесса всегда была особенным, отдельным городом: пограничным, многоязыким, распахнутым навстречу всему миру космополитическим портом. Из этого осознания создана вся её легенда, мифология, фольклор. Этот вольный дух в фильме Тодоровского веет где хочет… «Одесса» не преследует цели увлечь сюжетом. Она берёт своё атмосферой, духом места, разом подлинного и воображаемого. Необычный город для очередного (и не сосчитать какого в новейшей истории отечественного кино) влюблённого погружения в советское прошлое. Воплощая в миниатюре все ограничения и условности, весь блеск и нищету рухнувшей империи, Одесса, как Венецианская республика, своим свободолюбием и юмором высмеивает и отрицает сам имперский проект. Как и холера, заражая воздух чувством вездесущей смертельной опасности, она обостряет желание жить и любить, совершать неосмотрительные и отважные поступки, перечеркивать привычные с детства правила и надеяться на то, что совсем скоро вековой уклад пошатнётся и простым человеческим усилием удастся что-то изменить навсегда» (Антон Долин, «Медуза»).