ИСТОРИЯ ОДНОГО НАЗНАЧЕНИЯ
(Россия, 2017)
Режиссёр: Авдотья Смирнова.
В ролях: Алексей Смирнов, Евгений Харитонов, Филипп Гуревич, Ирина Горбачева, Игорь Золотовицкий, Анна Михалкова, Сергей Уманов, Анна Пармас, Андрей Смирнов, Елизавета Янковская, Сергей Четвертков, Геннадий Смирнов, Алексей Макаров, Татьяна Колганова, Кирилл Васильев, Лукаш Симлат, Анна Рыцарева, Артёмий Падалка.
Жанр: драма.
В пехотном полку в Тульской области, куда прибывает на службу вдохновленный передовыми идеями столичный поручик Григорий Колокольцов (Алексей Смирнов), рядовой Шабунин (Гуревич) ударил по лицу своего ротного командира Яцевича. За пощечину офицеру, согласно новой военной реформе, солдата ждёт трибунал и смертная казнь. Колокольцов обращается за помощью к графу Льву Толстому (Харитонов), с которым познакомился незадолго до случившегося. 38-летний Толстой, работающий в это время над «Войной и миром», решает выступить на военном суде защитником солдата…
В основе сценария фильма - реальная история из жизни Льва Толстого, описанная в книге литературоведа Павла Басинского «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой. История одной вражды» (глава «Спасти рядового Шабунина»). Сценарий был написан самим Павлом Басинским, Анной Пармас, а также инициатором и режиссёром проекта Авдотьей Смирновой.
Авдотья (Дуня) Смирнова (1969 г. р.) - дочь актрисы Натальи Рудной и режиссёра, актёра Андрея Смирнова, внучка советского писателя Сергея Сергеевича Смирнова (1915-1976). Училась на филологическом факультете МГУ, который не окончила. Во второй половине восьмидесятых годов сотрудничала в самиздатовских журналах. Занималась арт-менеджментом. В качестве шоумена участвовала в концертах независимых московских рок-групп (в том числе «Тупые»). Принимала участие в перформансах «Новых художников». Работала журналистом в «Коммерсанте», затем книжным обозревателем журнала «Афиша» и в журнале «Столица». С 2002 по 2014 год вместе с Татьяной Толстой вела телепрограмму «Школа злословия». С 1992 года пишет сценарии документальных и художественных фильмов («Последний герой», «Мания Жизели», «8 1/2 $» - приз кинокритиков «Золотой Овен», «Дневник его жены» - второй приз на конкурсе сценаристов «The Hartley-Merrill International Screening Competition», «Прогулка», «Глянец»). В 2006 году начала свою режиссёрскую деятельность фильмом «Связь» (приз фестиваля «Кинотавр» в номинации «Лучший дебют»), затем последовали многосерийный фильм «Отцы и дети» (2008), мелодрама «Два дня» (2011, приз «Золотая ладья» - 1 место в программе «Выборгский счёт» на фестивале «Окно в Европу»), чёрная комедия «Кококо» (2012, номинация на премию «Ника» за лучший фильм), новелла «Выгул собак» в альманахе «Петербург. Только по любви» (2016). Смирнова участвует в написании сценариев ко всем своим режиссёрским работам, в последнее время совместно с Анной Пармас («Два дня», «Кококо»).
Оператором фильма «История одного назначения» был Максим Осадчий («Президент и его внучка», «9 рота», «Жара», «Вдох-выдох», «Обитаемый остров», «Два дня», «Кококо», «Сталинград», «Дуэлянт», «Легенда о Коловрате»).
Съёмки картины проходили в музее-усадьбе Л. Н. Толстого «Ясная Поляна» и в павильонах киностудии «Ленфильм».
На Открытом Российском фестивале «Кинотавр» «История одного назначения» была удостоена приза имени Григория Горина за лучший сценарий и приза зрительских симпатий.
Фильм выходит в прокат накануне 190-летия со дня рождения великого русского писателя Л. Н. Толстого.
АВДОТЬЯ СМРНОВА:
«Мы с семейством были на Камчатке, отдыхали. Я читала книгу Паши Басинского «Святой против Льва». В ней есть глава «Спасти рядового Шабунина», в которой рассказан случай с писарем, ударившим офицера и пошедшим под трибунал. А военная часть находилась под Тулой, рядом с Ясной Поляной, и так вышло, что Толстой стал защитником этого несчастного солдата. У Басинского в книге глава занимает от силы страницы три. Я её прочитала и вроде бы пошла дальше читать. Но вдруг обнаружила, что так или иначе к ней возвращаюсь. Перечитываю - раз, второй, третий… Не могу от неё оторваться. Показала мужу: «Вот моё следующее кино». Он прочитал эти три странички, но как-то не понял: «История, конечно, поразительная, но где же тут кино?» А я ему толком объяснить не смогла, хотя меня случай Шабунина совершенно заворожил. Настолько, что я прямо с Камчатки позвонила Басинскому, который меня тут же начал отговаривать: «Зачем вам это? Мрачнейшая история, а у вас такие лёгкие, лирические фильмы…» Ему я тоже объяснить ничего толком не смогла, но договорилась, что он будет соавтором сценария, и подписала ещё Аню Пармас… Пока Басинский с Пармас писали первый драфт сценария, у меня состоялась встреча с Сельяновым. И вот он всё понял сразу по моему пересказу: «Конечно, делай». Но история долго не давалась в руки. Мы с Пармас работали в итоге год. Было четыре варианта сценария. Начало уже казаться в какой-то момент, что ничего не выйдет: либо история не поддаётся кино, либо это мне она не поддаётся. Не хватает мозгов, дарования… Да, событий, кажется, полно. Но мы с самого начала хотели, чтобы была история всё-таки не про Толстого... Хотя понятно: когда ты впускаешь в сюжет фигуру такого масштаба как Лев Николаевич, его трудно превратить в героя второго плана… И в то же время мы не хотели, чтобы это была история про писаря Шабунина. Да, конечно, суд над ним - большое событие, но не про него. В «Истории одного назначения» заложена очень странная драматургия. Этот фильм должен был начинаться про одно, продолжаться про другое, а заканчиваться совсем про третье. История должна была захватывать так, чтобы ты не понимал, куда всё выйдет. И это никак не получалось. Мы с Пармас бились головой о стену. Причём совершенно буквально: у нас была стена, на которой мы выклеивали эпизоды стикерами - наша «стена плача». Сидим перед ней, видим - событий полно, а конструкции нет. Только потом до нас дошло, что вообще-то история не про суд, не про Толстого и его подзащитного Шабунина, а про поручика Гришу Колокольцова. Что должна быть история взросления и разочарования молодого человека, по сути, история первой любви. Его любви к Толстому - любви не в эротическом смысле, а в эмоциональном. Той любви, которой мы можем влюбиться в своего учителя, старшего друга или подругу. Того состояния, когда ты покорён каким-то человеком и хочешь только одного - нравиться ему. А потом всё рушится. Как рушится всякая первая любовь. Я к этому пониманию пришла странным путем - слушала пропущенный почему-то альбом Гребенщикова «Архангельск». В нём есть такая песня - «Небо цвета дождя». И вот я залипла на ней, прослушала раз сорок. Пармас тоже залипла. У меня картинки для кино часто возникают под музыку. Так «Дневник его жены» вырос, страшно сказать, из одной песни «Агаты Кристи». После «Неба цвета дождя» мне стало казаться, что я начинаю понимать, какой будет эта история Гриши Колокольцова - история про него, но не только про него и не столько про него. И мы написали за месяц или полтора то, что не могли написать до этого почти год».
«Я люблю и, как мне кажется, чувствую XIX век, и мне показалась чрезвычайно интересной возможность рассказать про сегодняшний день через оптику XIX века. Тема выбора, стоящего перед молодым человеком - между долгом и честью, с одной стороны, - и милосердием, с другой. И то, что у нас всё время закон и справедливость трагически не совпадают: закон отдельно, справедливость отдельно, - и эта коллизия кочует из века в век и никак не исчерпается. Кроме того, эта история полна благими намерениями всех, но они не приводят ни к чему хорошему. Это тоже очень современная тема, на мой взгляд. Все мы любим порывисто призывать к чему-то прекрасному и справедливому, и часто из этого выходит чёрт знает что. Я про себя сейчас в первую очередь говорю, мне такое поведение бывает свойственно. Выскажешь порой мнение с излишней пылкостью, а потом понимаешь, что совершила ошибку. Что лучше было помолчать, всё взвесить и действовать более хладнокровно и обдуманно, а не бить себя кулаком в грудь. Также в этой истории есть ошибка Толстого, которую он совершает во время защиты, но кроме всего прочего, это ещё возможность посмотреть на Толстого с другой стороны. Представить не хрестоматийным старцем. Ведь его конфликт с церковью, мировоззренческие метания, которые в итоге вылились в создание собственного учения, это всё случилось гораздо позже. Здесь Толстому 38 лет. Из этой истории растёт его глубочайшая неприязнь к смертной казни. Мы плохо себе представляем, каким радикализмом и авангардизмом для человека XIX века было отрицание смертной казни. Её необходимость обществом вообще не обсуждалась. Известный писатель, аристократ, представитель сразу нескольких блистательных родов, высказывающий осуждение смертной казни - это было что-то почти немыслимое».
«Было важно не играть в XIX век, в эту всю «лит-ру». Я ненавижу такое ощущение: как будто XIX век от нас на том же расстоянии, что и Каменный. Он совсем рядом… Конечно, когда надеваешь на актрису кринолин, у неё неизбежно меняются пластика и походка, но при этом необходимо было сохранить ощущение сегодняшнего воздуха. Они такие же, как мы, и всё же не такие».
«Мы подробнейшим образом читали дневники Толстого, дневники Софьи Андреевны, мемуарную книгу Татьяны Берс-Кузминской, сестры Софьи Андреевны, «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне». Читали и самые неочевидные вещи. Например, сборник, выпушенный в 20-е годы, где собраны воспоминания крестьян, учеников яснополянской школы, записанные с их слов. Было очень много источников, сейчас всего и не упомнить. На этапе сценария непосредственное участие и огромную помощь оказывал Павел Басинский, а уже на этапе съёмок у нас был замечательный консультант - Джон Шемякин, главный консультант картины, историк. Массу вещей он раскапывал и корректировал… Я давно для себя сформулировала - когда строишь художественное произведение на историческом материале, ты не можешь и не должен вкладывать в уста исторического персонажа точно то, что он говорил. Но ты не имеешь право написать ничего такого, чего бы он сказать ни при каких обстоятельствах не мог. Поэтому для меня было очень важно, что сценарий одобрен и Басинским и Владимиром Ильичом Толстым, который не только прямой потомок Толстого, но и ещё много лет был директором в Ясной Поляне… Все события, описанные в картине, касающиеся Льва Николаевича, имели место. Просто кое-где сдвинуты временные рамки… Всем, кто знает нашу историю, кто в курсе, будет интересно. Они оценят, сколько там всего придумано. Не в сторону - переврать, а в сторону - обострить… Басинский хвалил речь Толстого на суде, а мы с Аней её придумали от первого до последнего слова. Хамская задача - написать текст за Льва Николаевича. Но, в основном, это совершенно документальный случай… Вымышленных персонажей немного: отец Гриши Колокольцова, которого мы сделали генералом, и Павел Басинский совершенно замечательно придумал нашего фельдфебеля Бобылева. Все остальные персонажи существовали в реальности, и Гриша Колокольцов был, и Стасюлевич был (и даже закончил свою жизнь именно так, как показано в фильме), и капитан Яцевич был (он действительно отправился после этой истории служить в Бобруйск). Реальный Гриша Колокольцов не сделал военной карьеры, выйдя в отставку в невысоком чине, сосредоточился на земской карьере. Прожил длинную жизнь, он умер в 1918 году. Характер Гриши мы выдумали. Это вечная коллизия взросления человека, которая прекрасно описана Гончаровым в романе «Обыкновенная история». Наша картина могла бы называться так, если бы не было великого русского романа с тем же названием».
«Вопрос «кто будет играть Толстого?» волновал всех, включая и Сельянова, который, уже прочитав последнюю версию сценария, сомневался, что такой артист найдётся. А нашла я его в «Гоголь-центре», куда пошла на спектакль Кирилла Серебренникова «Обыкновенная история». Очень хороший спектакль, замечательное прочтение романа. В трёх крохотных эпизодах там был артист, имя которого я тут же начала искать в программке. Оказалось, это Евгений Харитонов. Прямо оттуда позвонила Пармас, говорю: «Похоже, я нашла Толстого». Потом сделали пробы, поговорили, утвердили. Были читки, разборы. В какой-то момент закралось сомнение, казалось, что Женьку куда-то не туда несёт… Какой-то чеховский интеллигент у него получается, а ведь это должен быть Толстой! Он же другой совершенно. И я советовалась с Кирой [Серебренниковым], который ещё был на свободе, спрашивала у него совета. Но уже в Ясной Поляне всё склеилось. Поймали. По фотографиям того времени, кстати, видно, что Женя ещё и фантастически похож на Толстого. Никакого пластического грима, только просто парик. И очень хорошо сложился их дуэт с Ирой Горбачёвой, которая сыграла Софью Андреевну… Лев Николевич с Софьей Андреевной прожили вместе сорок лет. И примерно тридцать у них был романтический период. Я других таких браков не знаю. Да, был тяжёлый период в финале, но представления о том, что они всё время собачились, несколько преувеличены. До появления в их семье Черткова это были грандиозные отношения. Софья Андреевна была выдающейся женщиной. Яркой, умной. Владимир Толстой, которому я давала читать сценарий, хвалил как раз то, что она получилась именно такой. Они должны были быть именно такими - молодыми, красивыми, и при этом странными. Вот у Харитонова абсолютно бешеные глаза. А Горбачёва странная. И вместе они представляют собой совершенно удивительную пару. У Жени это первая главная роль, у Иры была «Аритмия». Это я её Боре посоветовала. Нашла в «Инстаграме» и, когда Хлебников искал Катю, я ему Горбачёву предложила. Он сначала говорит: это же клоунесса. Да, но какой диапазон! При таком диапазоне человек может всё. Актрис других было много, но Ира убрала всех. Боря, кстати, мне в ответ на Горбачёву Филиппа Гуревича посватал, который играет писаря Шабунина… Из всех персонажей труднее всего оказалось найти Шабунина. Был кастинг, я смотрела нескольких артистов, но что-то никак не срасталось. Тогда мне мой хороший друг, прекрасный режиссер Борис Хлебников сказал, что у него есть на примете артист, на которого мне стоит обратить внимание. Он мне показал фотографию Филиппа Гуревича. У меня были сомнения, но Борис настоял, чтобы я его попробовала. Я вызвала Филиппа на пробы, поскольку это было несложно - мы снимали на телефон. Я попросила Филиппа просто почитать сцену с моим братом и прямо во время процесса сказала посмотреть в камеру. Он это сделал, и я тут же сказала, что он утверждён. Обсуждать больше было нечего… Филипп - очень тонкий артист. Когда мы стали репетировать и познакомились ближе, я поняла, что он интеллектуал, умница, человек образованный и с крепким характером. Это только на вид ему 12 лет, у него совершенно замечательные мозги. Я увидела, что в какой-то момент он может быть неприятным, а это очень важно, чтобы Шабунин не был «святым». Очень часто в жертве травли есть что-то, что людей отталкивает, поэтому изображать немыслимого святого - это тупик. И я увидела, что он может и то, и другое. Он именно такой, каким должен быть его персонаж».
«Нам очень сильно помогла Ясная Поляна. Мы приехали туда, и первый день ещё было нервно, но буквально на второй день мы оба успокоились - и Женя, и я. Это необыкновенное место. Я вообще очень люблю мир русской усадьбы, которая, к сожалению, у нас безбожно гибнет. Если это не какое-то знаменитое место, то никто не занимается его восстановлением и охраной. Когда мы выбирали натуру и составляли план съёмок, мои исполнительные продюсеры предложили отказаться от съёмок в Ясной Поляне. Мы собирались снимать роту в Псковской области - почему бы не найти усадьбу там? По бюджету делать две экспедиции было значительно дороже, я понимала логику коллег. Но всё же предложила сначала съездить в Ясную Поляну, внимательно осмотреть локацию и понять, сможем ли мы найти в Псковской области что-то похожее. Нас замечательно встречала Екатерина Александровна Толстая, директор музея. В итоге мои товарищи и коллеги, которые должны стоять на страже бюджета, сказали, что ничего похожего мы не найдём нигде больше. Это совершено особенное место. Когда ты ночью идешь по огромному имению, которое не освещается фонарями, тебе спокойно, мирно, и ты только с волнением думаешь о том, какое же счастье подарила судьба - возможность пройти по дорожкам среди ночи, где ходил сам Толстой. Там вообще не чувствуешь, что находишься в музее. Может быть, потому что изначально музей хранила семья из поколения в поколение. Ощущение совершенно живого места, дом пахнет как жилой. Я не знаю, как им это удалось».
«Скажу честно, я сделала всё возможное, чтобы иметь право заявить, что картина рассчитана на самого широкого зрителя. Потому что несмотря на все моральные, исторические темы, которые поднимаются в фильме, мы с моими коллегами постарались сделать увлекательную и легко рассказанную историю. В фильме есть своя мелодраматическая линия, любовная история, то, что происходит между Сергеем Николаевичем и Таней. Семейная история, причём в разных вариациях. Достаточно материала для тех, кому интересна армия и реконструкции. Кусочек судебной драмы, уважаемого и любимого народом жанра. История святости, как получаются праведники. Но кроме того есть очень современное изображение Максима Осадчего, которое мы продумывали. Я не хотела, чтобы было академично, классично, выглядело как костюмно-историческое кино. Помимо этого, в фильме звучит музыка Василия Вакуленко, он же Баста. И это музыка электронная, на мой взгляд, саундтрек получился очень стоящим. Неожиданным, чрезвычайно мне помогающим».
ПРЕССА:
«Этот фильм, который начинается как комедия положений, стремительно набирает обороты и, словно поезд - главного героя, с комфортом и интересной беседой уносит зрителя куда-то за пределы его ожиданий: с шуточками-прибауточками комедия перерастает в coming-of-age драму, а затем набухает самой настоящей трагедией, которая во всей своей неразрешимости формируется из неприятных, но вроде незначительных поступков, мелких промахов, негодных выборов, душевной лености, самооправдания, мягкотелости и бытового соглашательства - в общем, всего того, что представляет собой обычная жизнь любого человека. Даже самого симпатичного. И мы будем следить за терзаниями этого Человека - то в обличии молодого Колокольцова, то в обличии Толстого, а то и в виде разжалованного прапорщика Стасюлевича, старого знакомого графа и нового сослуживца столичного поручика - честного человека, по русской привычке заливающего глаза водкой. Драматургия фильма выстроена таким образом, что главного героя выявить трудно - все, кого фиксирует камера, соучастники одного преступления» (Василий Степанов, «Сеанс»).
«Режиссёр не прячется за XIX век, а просто пользуется тем, что время у нас не идёт линейно, и, говоря о писаре Шабунине, мы говорим о современной проблеме. Манифестарно показана национальная привычка превращать мирное время в войну, а на вопросы «почему так?» дан ответ «потому что здесь». И как бы пыльно это ни звучало, но нам сейчас не лишним будет сам Толстой, его гуманизм вопреки общему порядку и личные противоречия. А главное - его способ рассказывания, который Смирнова, человек подкованный, перенимает у своего героя. В «Истории одного назначения» историй несколько, и все второстепенные и третьестепенные персонажи видят сюжет со своей точки зрения, из своего мира и своей правды - таков самый главный толстовский механизм письма… Старомодные конфликты, исторические декорации, даже лица позапрошлого века (кастинг - одна из самых сильных сторон фильма), все они к какому-то моменту пропадают, остаётся только дискуссия, которую мы и так ведём каждый день. О гражданском поведении, о муках совести, о разобщённости, о непоследовательности. Толстовская полифония, умение представить конкретного оппонента и его правду нам пригодятся, хотя бы чтобы немного меньше кричали друг на друга в тредах социальных сетей. Другое дело, что фильм показывает, как сложно научиться этому слуху в сторону другого - не только типичному Колокольцову, но и самому Толстому. Смирнова в данной дискуссии говорит именно примиряющее, хотя и глубоко пессимистичное слово: у каждого своя правда и своя беда, и вместе всё превращается в русский фатум» (Ольга Касьянова, «Кино ТВ»).
«История одного назначения» - по-настоящему важный фильм. Такие в России снимаются не каждый год; гораздо реже, чем хорошие. Он важен для всех, включая тех, кто его не увидит. Примерно так, как важен страшный и прекрасный рассказ Льва Толстого «После бала», входящий в школьную программу. И не только потому, что «История одного назначения» рассказывает, среди прочего, о Льве Толстом, но и потому, что через переживание чужой боли этот фильм приводит зрителя к боли собственной, настолько подлинной и сильной, что перестают иметь смысл отличия «хорошего» кино от «плохого». Здесь этика выше эстетики… У Алексея Юрьевича Германа был удивительный замысел, который он не успел осуществить: полнометражный «После бала». В этом неснятом фильме на балу должны были кружиться в вальсе все любимые герои Толстого, из разных книг. А потом выходить, разгоряченные, на улицу и видеть страшную муку солдатика под шпицрутенами, слышать его растерянную мольбу: «Братцы, помилосердуйте». Разумеется, у Авдотьи Смирновой мало общего с Германом-старшим - другой киноязык, стиль, аудитория. Но при этом близкие задачи: показать, что, во что бы мы ни верили, как бы себя ни вели, Россия от века устроена именно так. Одни выходят в палачи со шпицрутенами в руках, другие корчатся в муках и кричат «Братцы, помилосердуйте». А третьи - только слушают этот крик, не будучи в силах изменить положение вещей. Для чего снимать об этом фильм? Хотя бы для того, чтобы они не затыкали ушей. Это тоже немало» (Антон Долин, «Meduza»).
«История одного назначения» - в большей степени публицистическое, если не историософское, высказывание, чем развлекательный фикшен. Кажется даже, что в форме повести всё это было бы даже более эффектным: сценарный элемент тут во всём превосходит чисто визуальный. Всё-таки некоторая карнавальность, свойственная любой костюмной драме, мешает говорить о серьёзных вещах, а Авдотья Смирнова на самом деле сняла картину не о далёком XIX веке, а о нашем времени, времени Сенцова и Серебренникова… На кону не человеческая жизнь - все зрители этого фильма заранее, конечно, узнали из многочисленных публикаций, что Шабунина казнили, это даже не спойлер. Нет, Смирновой интереснее другое: как из народной косности, карающей власти и мятущейся интеллигенции образуется тот водоворот русской действительности, в котором коррупция и произвол постоянно устраивают жестокий и абсурдный карнавал, а всё население с удовольствием в нём участвует» (Сергей Сычев, «КиноПоиск»).
«Главное достоинство ленты состоит ровно в том, что она может успешно существовать и вне политического, исторического и любого другого контекста. Это по-настоящему художественное кино, в котором работает абсолютно каждая деталь. Элементы костюмной драмы смешиваются с современной музыкой, превращая сюжет во вневременное высказывание. Камера Максима Осадчего медленно готовит зрителя к казни: первые две трети фильма - умиротворяющие пасторальные зарисовки, но последний акт заставляет пережить неподдельный ужас. Юмора неожиданно много и он здесь играет ту же роль, что и в «Трёх билбордах» - подчеркивает иллюзорность границы между безопасной жизнью и ужасами, от которых не застрахован никто… Наверное, «История одного назначения» будет и восприниматься, и награждаться как политический жест. Как что-то вроде «Сибирского цирюльника», но снятого не аристократом-государственником, а просвещённым декабристом. Но фокус фильма в том, что одного верного вывода из него не сделать. Это настолько всеобъемлющий снимок действительности, что каждый найдёт в нём свою правду. А кто-то и не станет ничего искать, удовлетворившись очень сильной историей про человеческие поступки. Людей творческих, например, утешит лукавая мысль, что пускай всё вокруг и тщетно и ничто не поддается реформам, зато на этом фоне можно взять да и дописать свою «Войну и мир» (Егор Москвитин, «Esquire»).
Оцените нашу работу
