ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ
(Россия, 2013)
Режиссёр: Алексей Герман.
В ролях: Леонид Ярмольник, Юрий Цурило, Наталья Мотева, Александр Чутко, Евгений Герчаков, Александр Ильин, Лаура Питцкхелаури, Петр Меркурьев, Константин Быков, Валерий Величко, Михаил Гуро, Александр Дралюк, Юрий Думчев, Рамис Ибрагимов, Юрис Лауциньш, Анвар Либабов, Юрий Нифонтов, Александр Орловский.
Жанр: драма. Отдаленное будущее. На одной из планет, погружённой в глухое Средневековье, работают наблюдатели-земляне, внедрённые в высшие слои населения местных феодальных государств. Их цель - аккуратно направить инопланетное общество по гуманистическому пути развития. Сложность их задачи связана со сводом правил. Они не могут открыто вмешиваться в течение жизни на другой планете. Не имеют права вставать на чью-либо сторону. Им нельзя убивать. Но один из них - дон Румата Эсторский, осознавая свою задачу сохранения нейтралитета в череде кровавых событий в государстве Арканар, тем не менее, не выдерживает и перестает быть лишь наблюдателем… Картина «Трудно быть богом» снята Алексеем Германом по мотивам одноимённой научно-фантастической повести Аркадия и Бориса Стругацких, написанной в 1963 году, а впервые опубликованной в 1964-м в авторском сборнике «Далёкая Радуга». Алексей Юрьевич Герман (20 июля 1938 - 21 февраля 2013) - советский и российский сценарист и кинорежиссёр. Сын известного советского писателя Юрия Германа. С 1964 года приходит на работу на «Ленфильм», где вместе с Григорием Ароновым делает и выпускает фильм «Седьмой спутник». В 1969 году Герман снимает свой первый фильм «Проверка на дорогах» - по повести отца. Обвинённый советской критикой в искажении реальности, фильм ложится на полку вплоть до 1985 года. В 1976 году Герман снимает «20 дней без войны» по повести К. Симонова, который добивается, чтобы картина была принята властями. В 1984 году появляется «Мой друг Иван Лапшин» - снова по повести отца, удивительный по глубине и мастерству портрет советской эпохи. Но сверху его опять не одобряют и запрещают: фильм вышел на широкие экраны только спустя несколько лет (премьера отреставрированной копии картины прошла в сентябре 2013 года на Венецианском кинофестивале). В 80-90-е Герман работает над сценариями чужих фильмов, которые пишет с соратником и женой Светланой Кармалитой. В начале 90-х начинает работу над фильмом «Хрусталев, машину!». Фильм участвовал в основной конкурсной программе Каннского МКФ 1998 года, но был не понят зрителями и практически освистан. Тем не менее большое количество известных кинокритиков назвали его одним из великих фильмов десятилетия, а ведущие французские киноиздания впоследствии принесли режиссёру свои извинения за разнос, устроенный фильму в Канне. Алексей Герман решил снимать «Трудно быть богом» ещё в 1968 году, через четыре года после выхода книги. Вместе с Борисом Стругацким они написали первый вариант сценария. В августе Герман получил разрешение на съёмки. В главной роли режиссёр планировал снимать Владимира Рецептера. Второй вариант сценария был закончен 20 августа 1968 года. На следующий день в Прагу вошли советские танки. По свидетельству Германа, он позвонил на студию, и ему было сказано: «Алексей, забудьте думать про это кино. Мы вам советуем даже книгу куда-нибудь выкинуть, потому что - вы сами понимаете». По совпадению, в тот же день, 21 августа 1968 года, Алексей Герман познакомился со Светланой Кармалитой, своей будущей женой. Многие отмечают определённый символизм в том, что тридцать два года спустя Герман приехал в Чехию, чтобы здесь снимать «Трудно быть богом» уже по другому сценарию, написанному вместе со Светланой. Когда в годы перестройки работа над экранизацией повести Стругацких всё же началась, главным требованием самих писателей было, чтобы у фильма был советский режиссёр, желательно - Алексей Герман. Но руководство «Совинфильма» пригласило режиссёра из ФРГ Петера Фляйшмана (который согласился стать также продюсером картины). Когда Герман услышал, что по повести Стругацких в Крыму фильм снимает западногерманский режиссёр, он удивился: почему ему можно, а мне нельзя? Времена уже были другие, и Герману сначала предложили забрать картину у Фляйшмана, к которой уже были построены декорации в Ялте. Но режиссёра возмутили и сказочные декорации (Герман сравнил их с образами из фильмов Птушко), и сценарий, который напоминал «дешёвый американский вестерн». К тому же в сценарии ничего нельзя было менять из-за условий финансирования. Герман отказался. Тогда министерство кинематографии СССР выделило ему деньги на съёмки собственного фильма. Однако работа над новым сценарием, к которой Герман приступил вместе со Светланой Кармалитой, закончена не была. «Получили мы со Светланой аванс, сели писать сценарий, - вспоминал Алексей Герман. - А в стране как раз бушевала «горбачевская весна»… Почти всё позволено. Что нам зашифровывать-то? Что скрывать? Зачем вообще это кино теперь нужно? Что плакаться, раскаиваться, когда гораздо интересней говорить не о том, что было, а о том, что будет, «о прекрасном завтра» нашей страны?! И мы вернули аванс». Но долго ждать «смутного времени» не пришлось. Уже в 1998 году Герман и Кармалита возвращаются к работе над экранизацией Стругацких. «Тогда как раз и наступило его время: всё в стране пошло «враздрыг», вокруг воры, вместо демократического государства какие-то феодальные порядки», - рассказывал Герман. Новый сценарий был написан им вместе с женой «по мотивам» повести Стругацких. Петер Вайль, прочитавший сценарий, говорил, что в нём «с целенаправленными усилиями книга Стругацких освобождалась от шестидесятничества». Натурные съемки начались весной 2000 года в Чехии. В окрестностях замка Точник был построен Арканар. Павильонные съемки проходили в Санкт-Петербурге. Снимали и в Выборге. На Лисьей Губе с участием курсантов Военного Института внутренних войск в массовке. Несмотря на все трудности, финансирование проекта продолжалось (в основном из частных источников), и в августе 2006 года съёмки были закончены. К весне 2008 года Алексей Герман завершил монтаж фильма, и в конце февраля состоялся тестовый показ картины с черновым звуком. В августе 2011 Герман сообщил, что фильм находится в стадии озвучки, и прибавил: «Думаю, до конца года картина будет закончена». В сентябре 2011-го Герман уже предполагал, что фильм выйдет в 2012-м. В качестве причин задержки режиссёр назвал свои серьёзные проблемы со здоровьем, из-за которых он не мог работать по 12 часов в день, как раньше, и трудности с озвучиванием: «Если раньше для того, чтобы озвучить сцену из 12 человек, я мог позвать 6 человек, а потом ещё 6 человек, и на двух кольцах всё это записать, то сейчас, в связи с появлением новой замечательной голливудской техники, мы должны записать 12 колец, то есть из 12 человек каждый, даже если он просто говорит слово «му», должен сказать свое «му» отдельно. Это несложно, когда один гангстер рубит другому пальцы, а третий насмехается, но если у меня в кадре редко когда меньше 18 человек бывает, это довольно сложно. Это 18 отдельных записей, которые нужно соединить в одну. И поэтому я сижу, сижу, сижу с озвучанием, вылизываю всё». В сентябре 2012 года Герман, заметив в интервью, что «сам обещал закончить уже в этом году», не смог назвать сроки завершения работы над фильмом. 21 февраля 2013 года Алексей Герман скончался, так и не успев закончить фильм. По словам сына режиссёра, Алексея Германа-младшего, картина «фактически завершена, остались лишь «технические доделки». Завершали работу над картиной Алексей Герман-младший и Светлана Кармалита. 12 августа 2013 было объявлено, что первый публичный показ завершённой картины пройдёт в ноябре 2013 года на Римском кинофестивале, который любил Алексей Юрьевич Герман. Герман-младший: «Отец дружил с Марко Мюллером и обещал ему картину. Это была, в общем-то, предсмертная воля отца. Он, естественно, не понимал, что он умирает, нет, но он всем говорил: поедем покажем картину в Риме. Вот мы и показываем «Трудно быть богом» в Риме». Премьера ленты состоялась 13 ноября 2013 года на МКФ в Риме (вне конкурса). Там же Алексею Юрьевичу Герману была посмертно присуждена премия за вклад в киноискусство. В ходе торжественной церемонии «Золотого Марка Аврелия» вручили сыну Алексея Германа, кинорежиссёру Алексею Алексеевичу Герману и Светлане Кармалите, сценаристу и вдове режиссёра. Изначально роль дона Руматы должен был исполнять Александр Лыков, известный зрителям по сериалу «Улицы разбитых фонарей». Уже в период подготовки к съёмкам Герман узнал, что Лыков подписал договор на съёмки в двух сериалах. Режиссёру это не понравилось. Несмотря на то, что костюмы уже шили под Лыкова, он стал пробовать на эту роль Ярмольника, которого увидел по телевизору в каком-то шоу и внешность которого показалась ему подходящей. Ни одного фильма с участием Ярмольника до этого Герман не видел. Пробы, вспоминал Герман, получились лучше, чем у Лыкова, и Леонида взяли. Тогда, наверное, ни он, ни сам режиссёр не представляли, что их ждёт. А их ждали тяжёлые съёмки, простои, споры, ссоры, временные расставания… Леонид Ярмольник вспоминал, что для двух сцен, в которых он появляется с голым торсом, ему пришлось качаться в тренажерном зале три года - просто две сцены снимались три года. По ходу съёмок с картины из-за творческих разногласий ушёл оператор Юрий Клименко («Слезы капали», «Чужая Белая и Рябой», «Чёрная роза - эмблема печали, красная роза - эмблема любви», «Дом под звёздным небом», «Му-му», «Барак», «Дневник его жены», «Прогулка», «Не хлебом единым», «Космос как предчувствие», «Пленный», «Край»). Работу продолжил Владимир Ильин («Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей», «Торпедоносцы», «Жизнь Клима Самгина», «Хрусталёв, машину!»). Но заканчивал фильм вновь Юрий Клименко, так как Владимир Ильин умер незадолго до конца съёмок. Фильм снимался на чёрно-белую пленку. Начальное название «Трудно быть богом» Алексей Герман планировал изменить на «Хроника Арканарской резни». Герман: «Как только стало известно, что я снимаю «Трудно быть богом», по телевизору стали беспрестанно показывать фильм Фляйшмана, раз за разом. Как будто специально. После этого мы поссорились с Лёней Ярмольником, он записал пластинку - аудиокнигу «Трудно быть богом». И я подумал: наступайте, варвары-враги. Фильм мой всё равно будет другой. Сделаю, допустим, «Хронику Арканарской резни» и что-то потеряю - допустим, многие сейчас Богом интересуются. А я на афишках всегда смогу приписать внизу «Трудно быть богом». «Хроника арканарской резни», может, и не лучшее название, но как-то соответствует всему, что происходит в картине». Кроме вышеупомянутых названий было и третье - «Что сказал табачник с Табачной улицы» (так именовался сценарий в вышедшей книге Германа и Кармалиты). «История Арканарской резни» - чудовищное название. Оно было неконкретное, скучное, не соответствовало картине», - считает сегодня Светлана Кармалита, а Леонид Ярмольник уточняет, что десять лет боролся за возвращение фильму названия «Трудно быть Богом». «Герман был невероятным собственником. Он искал свое название картины. Я настаивал на «Трудно быть богом», потому что это вообще одно из самых гениальных названий в истории», - говорит исполнитель главной роли. Герман-младший также сообщил, что решение всё-таки назвать картину «Трудно быть богом» Герман-старший принял задолго до смерти. Съёмочный процесс фильма «Трудно быть богом» - нервный, выматывающий, медленный - удалось запечатлеть швейцарцу Антуану Каттену. В 2000 году он, молодой киновед, восхищенный фильмами Германа, пришёл к режиссеру и попросил разрешить ему снимать на площадке. Каттен наблюдал за съёмками в течение нескольких лет, документируя ссоры Германа с Ярмольником, тихо спящую массовку, неизбежное течение времени - и в соавторстве с Павлом Костомаровым смонтировал из этого материала фильм «Плэйбэк», который в июле 2012 года был показан в конкурсной программе 47 международного кинофестиваля в Карловых Варах. Ещё перед премьерой «Трудно быть богом» на Римском МКФ картину показали известному итальянскому философу, историку-медиевисту, специалисту по семиотике, литературному критику и писателю Умберто Эко. По словам Марко Мюллера, художественного руководителя МКФ в Риме, Эко стал первым европейским зрителем фильма «Трудно быть богом». Автор «Имени розы» после просмотра переваривал фильм и отходил от шока три дня, а затем написал статью, в которой были и такие слова: «В этом аду, созданном из нетерпимости и изуверств, из омерзительных проявлений жестокости, нельзя существовать отдельно, как будто не о тебе там речь, не о тебе fabula narratur. Нет, фильм именно о нас, о том, что с нами может случиться, или даже случается, хотя и послабее. Менее жутко в физическом отношении. Но я представляю себе, как это должны были воспринимать те люди, кому фильм предназначался, - в брежневские времена, ещё советские и недалеко ушедшие от сталинских. Именно в той обстановке фильм становился аллегорией чего-то, что от нас, конечно, ускользает… В общем, что ни говори. Приятного вам путешествия в ад. В сравнении с Германом фильмы Квентина Тарантино - это Уолт Дисней».
АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН:
«Первый сценарий мы делали с 1967 года с Борей Стругацким. Он приходил, просил чаю с леденцами - и половину времени мы спорили о политической ситуации в мире. Он был очень образован, безапелляционен, всё знал: и всё, что он говорил, не соответствовало действительности. С ним прекрасно было работать, а дружить трудно, но мы дружили. Сценарий мы сделали неплохой, по тем временам. Предполагалось, что главную роль будет играть Владимир Рецептер - хороший артист и интересный человек. Мне казалось, что он хорошо сыграет, хотя сейчас я думаю, что это было бы неправильно. Но ничего не получилось по другим причинам… Наши войска - было 21 августа 1968 года - высадились в Чехословакии. Я тут же получил телеграмму от главного редактора студии, что сценарий закрыт. Спросил, почему. Он ответил: «Лёша, забудь об этом. Навсегда. Помнишь, там какой-то чёрный орден высаживается на Арканаре?» На этом всё и кончилось. Зато я познакомился со Светланой, так что баш на баш».
«Как только пришёл к власти Горбачёв, я вдруг узнал, что снимается картина в Киеве, её делает режиссёр Петер Фляйшман. Я пишу письмо Камшалову, министру кино: как же так? Он говорит: «Мы этого немца выгоним, он какой-то шпион. Поезжай и забирай у него картину. Я поехал в Киев, увидел декорацию и офонарел - я такого в жизни не видел. Огромный район города: дома, площади, переулки - всё из какой-то странной фольги. Они построили какое-то Птушко (Александр Птушко - советский режиссёр, мастер киносказки). Никуда не годится, снимать невозможно. Я сразу сказал Фляйшману, что сценарий надо переписать, а он ответил, что нельзя, потому что за каждым кадром стоит банк и большие деньги. И говорит: «Очень жаль, я бы с удовольствием вас нанял, вы такой симпатичный человек». Мы ещё с ним потрепались, выпили пива, и я уехал. Потом мне Камшалов говорит: «Хорошо, мы тебе даём миллион, и снимай. Мы сравним, чья картина лучше, будет такой эксперимент». И мы начали писать. Но в это время - Горбачёв. Всё ликует и поёт, завтра мы - демократы, послезавтра совершенно неизвестно, куда девать колбасу, послепослезавтра выходит Сахаров. Всё зло было побеждено! И мы отказались».
«Оказалось, что ничего в нашей стране сделать нельзя. У нас так же воруют, и все вокруг берут взятки, университеты пускают на доски, а рабы не желают снимать колодки. Им и не рекомендуется. Если говорить о политике, этот фильм - предостережение. Всем. И нам тоже».
«Мы делали фильм про всех нас. Ничем этот Арканар от нас не отличается: такие же доносы, такая же подлость, такие же тюрьмы, такие же Чёрные, такие же Серые. Ничего мы не достигли: что было в XVI веке, то и у нас в XXI. А земляне - далеко не лучшее произведение».
«Румата - человек с современной Земли, он от нас прилетел… На Земле точно такое же говно. Даже были слова в сценарии о том, что «на Земле опять готовились к очередной войне, и всем было не до того». На Земле - психушки и тюрьмы. Земля полна идиотов. А на эту планету землян послали, потому что там начали после пожаров строить странные высокие желтые дома, и это привело землян к выводу, что в Арканаре началось Возрождение. Поэтому бросили экспедицию в тридцать человек, чтобы этому Возрождению помочь. Но Возрождения, может, никакого и не было. Так, мелькнуло только. А вот реакция на Возрождение - страшная: всех книгочеев и умников убивают, и они ползут с лучинками через жуткие болота, попадая в руки то бандитов, то солдат, и везде верёвка, верёвка, верёвка и смерть, смерть, смерть…»
«Румата очень хочет помочь людям из средневековья, ведь он знает и умеет гораздо больше их. Но сделать это он может лишь воспользовавшись оружием, пролив много крови. Румата этого не хочет. Как говорил Хемингуэй, чьи строки мы используем в качестве эпиграфа, «у вас будет оружие, но вы не имеете права им пользоваться. Никогда». Человечество должно выстрадать свою историю. Пройти через тяжёлые испытания, чтобы завоевать свое счастье».
«Я собирался снимать совершенно другого артиста, тоже носатого, из «Ментов». Думал, что мы, как с Цурило в «Хрусталёве», все силы бросим на него, только с ним и будем репетировать каждыи? день подготовительного периода. И вдруг я узнаю, что он заключил два договора на телевизионные сериалы. Я его вызываю: «Прости, пожалуйста, мы с тобои? договорились, только на тебя делаются костюмы, а ты…» - «Ои?, забудьте об этом, это пустяки! Это жена без меня заключила!…» Но я давно в кино, я эти штуки знаю. «Алексеи? Юрьевич, мне надо на десять днеи? в Омск улететь, там у меня сериал - давно был заключен контракт, до вас…» Всё изменилось: теперь пробуи?ся - и будешь играть, если победишь в творческом соревновании с другими… Я видел по телевидению человека, которыи? отдаёт какие-то подарки, улыбается. Хорошее лицо для средневекового человека, носяра такои? здоровыи?. Крепкии?, обаятельныи? и в телевизоре пропадает… Я вообще был убежден, что это маленькии? закулисныи? актёр, что у меня он играет первую крупную роль. «Вызовите, пожалуйста, этого». Он приехал, и меня даже удивило, что он со мнои? по-хамски разговаривает. Думаю, мало ли что - пробы, нервничает… Надо было сыграть маленькии? кусочек, когда он с Будахом разговаривает: «Сердце мое полно жалости». И вдруг Лёня здорово это сыграл. Мы его утвердили. И только в Чехии я разговорился с нашим представителем, которыи? мне и сообщил, что Ярмольник в шестидесяти фильмах снимался, что он кинозвезда. Говорю: «Ярмольник, ты что, кинозвезда?» Он ответил: «Ну да, немножко»… Работа с ним была каторгои?. Он всегда знал, как всё снять очень быстро. А у меня на однои? репетиции директор показал на часы, и я тут же объявил, что съёмка окончена: завтра я буду что-нибудь придумывать, встречаемся послезавтра. Как только меня начинают подгонять, я работать уже не могу… На каком-то этапе я не выдержал и выгнал Ярмольника из кино. Я тогда решил сделать такои? интересныи? фильм, в котором героя не будет. Кое-что наснимали - и достаточно. Будут от героя фрагменты: плечо, рука… Но как-то мне стало тоскливо, скучноватые кадры получались. Хотя кое-что осталось… Нам важнее не герои?, а какои?-нибудь мальчик, которыи? сидит и какает. Мы снимаем не героя, а мир с точки зрения героя. В итоге мы с Лёнеи? помирились. Но и потом трудно. Ярмольник чуть-чуть ярче, чем другие, его надо немножко глушить, а он глушиться не хочет. Ярмольник, конечно, может вырасти в очень большого артиста - но ему нужен хорошии? режиссёр, которого он бы слушался. Меня он не очень-то слушался. Если бы слушался, получилось бы ещё лучше».
ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК:
«Идея и действующие лица, и то, почему Стругацкие писали этот роман - всё сохранено. Единственное, что сделал Герман, связано с тем, что роман сам по себе устарел. Он был культовым ещё в 60-е годы, и теперь Герман и Кармалита убрали всё наносное. Скажем, в начале там молодые люди идут по полянке, потом попадают в другое измерение и т. п. Мы же сразу начинаем как бы на другой планете, хотя на самом деле это, конечно, Земля. Ещё Румата стал чуть менее идеализированным героем. Ему уже знакомо чувство ненависти. Но в целом всё сохранено».
«Я был героем в трёх или четырёх картинах, только на современном материале - «Московские каникулы», «Перекресток». Можно покопаться, среди 80 фильмов ещё найдутся. Но я не играл в таком сочетании, как «Герман плюс Стругацкие», и для меня Румата - как бы герой на все времена. В нём и Хлестаков, и Гамлет, и совмещено невероятное количество сложнейших человеческих проявлений».
«Мы встречались в киношной среде, и он для меня был «Герман» - гений, классик, тот, которого знает весь мир. А я для него был, наверно, обаятельным комедийным артистом. И я никогда не подозревал, что он заинтересуется мной в плане совместной работы».
«У Германа очень трудно сниматься. Я надеюсь, что меня он поработил ровно настолько, чтобы сделать пригодным для этой роли, но не до такой степени, чтобы я вообще не соображал, что делаю… У нас были разночтения, как сделать, и мы часто ругались и месяцами не разговаривали. Даже оскорбляли друг друга. Потом проходило время - мы обнимались, целовались, прощали друг друга. Но в ту секунду, когда ссорились, - это было настолько искренне. У нас характеры похожи, мы были безжалостны друг к другу. Но всё равно побеждала истина - или я понимал, что он абсолютно прав, или иногда он понимал, что я прав. Вообще, это настоящая работа, она была замечательной и ни с чем в моей жизни не сравнимой».
«У Германа высокопрофессиональная группа. Его очень любят, уважают, боятся. Всё это в сочетании даёт невероятно точное исполнение его заданий. Поэтому работать у него здорово. Нет ощущения видимости работы, всё делается на полном серьёзе. Сегодня это встречается крайне редко. И есть в нём замечательное качество, которое я очень уважаю: Герман не торопится снимать кино, не суетится, не соблюдает сроки… Мы снимали медленно не потому, что нам чего-то не хватало - погоды, денег артистов. Мы не снимали, потому что он был весь в сомнениях. Пока он не придумает это у себя в голове, он не выходил на съёмочную площадку. А если была назначена смена, но он не придумал, как хочет снять эту сцену, то он придирался к пуговицам какого-нибудь актёра из массовки, который даже не в кадре, и из-за этого отменялась сцена. Он был как ребёнок… Конечно, он беспредельщик, но он самый честный беспредельщик: он не будет делать, пока не понимает, как это сделать».
«Мир давно сошёл с ума. Для того чтобы подумать о детях, о том, что будет завтра, мы обязаны ощущать себя Руматами. Если людей не только с возможностью, но и с желанием что-то изменить станет больше, уже что-то изменится… Я играл Германа. Я вам это говорю абсолютно точно. Я играл его отношение к реальности, к людям, его желание что-то поменять. Может быть, самое большое расстройство состоит в том, что это закончилось. Я бы в этой картине снимался всю жизнь. Тогда я бы мог общаться с Алексеем Юрьевичем всю жизнь». ВИКТОР ЛЕБЕДЕВ, композитор:
«Я начал понимать, что в какой-то окончательный период работы над картиной музыка в том понимании, в котором мы привыкли, здесь не нужна. Если хор - то это хор самодеятельных «полусвященников», если это напоминающая землянам о Земле мелодия, то это свист, - что и было сделано. Если Антон играет на саксофоне, вспоминая Землю, то он играет что-то выученное в колледже, что-то в духе Дюка Эллингтона. Вот я написал тему. И решил проверить, как кинематографическая среда отнесётся к этому кинематографическому решению - 8 лет назад на юбилейном концерте в БКЗ «Октябрьский». Я сыграл кусок увертюры к фильму - реакция киносреды была положительная, всех это поразило и понравилось. Но я уже тогда интуитивно чувствовал, что пышный оркестр, интересное гармоническое решение может не понадобиться. Потому что Герман - очень специфический человек. Все его фильмы ассоциируются с блестящим изображением, точными костюмами, лексикой, но не с музыкальным решением. И в «Трудно быть богом» - то же самое. Кроме музыкальной темы в начале и в конце в фильме только куски, которые не очень связаны с профессиональной композиторской деятельностью». СЕРГЕЙ ФИГНЕР, специалист по созданию шумов в кино:
«На самом деле, прежде всего, это в некотором смысле историческое кино. То есть это современность на другой планете, которая является Средневековьем, - вот. Никакой инопланетности, конечно, - чистый историзм, Средневековье. И соответственно озвучка связана с большим количеством доспехов, оружия, лошадей... Ну и потом, всё-таки у Германа очень творческий подход к каждому звуку. Да и звуков вообще много - обычно мы делаем то же, что делает персонаж. Он, скажем, идёт - мы топаем, он отодвигает занавеску - мы шуршим тряпочкой. А здесь очень много закадровых звуков, того, что есть, но ты его не видишь… Всё должно было быть жирным, сочным, грязным - соответствующим картинке. Должны были появляться дополнительные звучки случайные. Была даже вовсе невыполнимая задача - мне, к счастью, этим не пришлось заниматься, это делает звукорежиссёр: прежде чем начали шумовое озвучание, Герман попросил, чтобы я подумал над звуком летящих облаков, но чтобы было понятно, что действие происходит на другой планете... А нам вот пришлось, например, изображать лошадь с ёкающей селезёнкой. Надо было записать не только стук копыт, но и звук вот этой больной селезёнки старой лошади. Включили коллективный мозг все, вплоть до монтажёров. И взяли в итоге воздушный шарик, засунули его в другой шарик, наполнили их оба водой и изобразили булькающе-стучащий звук... То есть озвучивать надо было, одним словом, не действие, а ощущение героев». СВЕТЛАНА КАРМАЛИТА:
«Картина, которую Лёша снимал о любви, во многих публикациях превратилась в картину про место, где грязь, где невозможно жить, где совершенно чудовищное Средневековье, где ты можешь умереть или быть казнённым совершенно злодейским способом. Это так долго тянется на экране, что совершенно выматывает зрителя, и кому-то просто становится скучно, потому что на экране вроде бы ничего не происходит. Почему так затянуто начало картины? У некоторого количества зрителей не хватает ни сил, ни желания, ни нервов дождаться, что же будет дальше. Первая половина картины задумывалась именно такой. Это та реальность, тот быт, это условия жизни героя и героев. Это время, когда ещё есть что терять».
«У Лёши такое было: «А сейчас мы начинаем затаптывать сюжет». На первый план выходила другая линия, а потом третья. А сюжет и то, что понятно зрителю, лишались своего места. Разберись, на что тебе смотреть».
«Лёша считал, что, когда пришёл звук в кино, он убил немое кино, которое ещё не раскрыло всех своих возможностей, не стало искусством. Когда пришёл цвет, он не дал совершенствоваться чёрно-белому кино. Он считал, что в чёрно-белом фильме зрителю проще увидеть в своём воображении цветное». АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН-МЛАДШИЙ:
«Сколько людей умерло, пока они снимали «Трудно быть богом», как это тяжело давалось... При этом никто не зарабатывал каких-то больших денег. На самом деле зарплата моего отца была гораздо меньше, чем сейчас получает какой-нибудь ассистент режиссёра в Москве. Эта картина - по большому счёту, невероятный вызов. Это невероятный поступок. Это вызов индустриальному кино, это вызов упрощенному разговорному киноязыку. Это удивительный пример того, как действительно можно относиться к кино как к искусству. Это пример того, как можно быть бескомпромиссным, настолько честным с собой, материалом, эстетикой. Как можно снимать кино без рюшечек».
«Есть какой-то максимальный вес, который может поднять человек, пусть это будет 300 килограммов. А отец поднимал тонну. И поднял её… Мы увидели Льва Толстого, который пишет «Войну и мир».
ПРЕССА:
«Чёрно-белый фильм открывает широкий - белее белого - пейзаж Арканара. Даже максимально расширенными зрачками невозможно охватить все его припорошенные первым снегом детали. Камера порхает, как руки мастера эпохи Возрождения по холсту. Собирая из чёрно-белых осколков полотно невыносимой яркости и чистоты. Красота его завораживает, приковывает, распинает. Забирается так глубоко, что ты сам не замечаешь, в какой момент оказываешься по горло в чужих кишках, по уши - в невообразимой вони. Человеческом и животном дерьме, крови, гнили, поте. Изобретательность красоты сменяет монотонность ужасного… Фильм Германа - это невероятная сложность, рукотворность даже дуновения ветра, что делает невозможным любые попытки его повторить. И одновременно - абсолютная ясность. Оттого он кажется простым, как числа, и таким же бесконечным» (Никита Карцев, «Московский комсомолец»). «Меня трудно упрекнуть в излишней восторженности, я никогда не был фанатом Германа, хотя считаю его выдающимся мастером. И тем радостней признать, что я присутствовал при великом кинособытии. Этот фильм, кажется, - самый ценный итог российской истории последнего десятилетия. С ним можно спорить (и будут спорить), но первая зрительская эмоция - счастье: «Это было при нас». Та же радость, с которой Твардовский, только что прочитав первый роман Солженицына, говорил Трифонову, торжественно поднимая палец: «Это велико!» Возможны вещи, сделанные по самому строгому счёту, с абсолютной бескомпромиссностью, железной рукой художника, твердо знающего, как надо. Возможны предельно серьёзные высказывания о главном, жестокие и храбрые. Герман сделал фильм, точно следующий роману Стругацких в главных сюжетных коллизиях, предельно внятный (особенно для тех, кто хорошо помнит книгу), цельный, страшный и увлекательный. Надо будет очень постараться, чтобы провалить это кино в прокате. Думаю, оно обречено не только на фестивальный, но и на зрительский успех - не всеобщий, конечно, но те, кто думает о прошлом и будущем плюс внимательно читал первоисточник, составляют немалый процент населения… Герман снял свою лучшую картину, почти божественную по мощи и красоте. В ней есть то усталое, насмешливое милосердие, та перегоревшая боль, которой так не хватает земным богам. Если бы Румата реально вознамерился спасти Арканар - он мог бы снять такой эпос и показать его арканарцам. Велик шанс, что дон Рэба сорвал бы прокат и объявил фильм недостаточно рейтинговым, но в Арканаре, слава богу, не всё зависит от серых и чёрных» (Дмитрий Быков, «Огонёк»). «Если с чем и сравнивать германовское сооружение, то не с живописными полотнами, не с визионёрским созданием Данте и не с кошмарами Кафки, а с чем-то вроде уходящей в туманную высь Вавилонской башни, противоречивость и недостроенность которой не умаляют её пугающей грандиозности и гениальности её строителя. И, разумеется, лишь способствуют всевозможным толкованиям, всегда основанным на кинотексте, контексте и предрассудках толкователей» (Виктор Матизен, «Новые Известия»). «Трудно быть богом» произвёл бы революцию, выйди он в восьмидесятых, а вот сейчас уже не кажется таким авангардным - скорее чудовищно непонятным. Тщательно воссозданная альтернативная реальность - общее место в современном, пропитанном CGI мейнстриме, но здесь речь идёт совсем не об энтертейнменте: бомбардировка нон-стоп всё более отталкивающими образами способна отвратить любого зрителя с хоть немного слабым желудком. В любом случае знать первоисточник - культовый роман Аркадия и Бориса Стругацких - просто необходимо, иначе трёхчасовое чёрно-белое творение Алексея Германа оказывается ещё менее проницаемым, чем его предыдущий фильм «Хрусталев, машину!», если такое вообще возможно» (Дебора Янг, «The Hollywood Reporter»). «Этот фильм полон отчасти ожидаемых, но всё равно невероятно смелых чудес. Чего стоит волшебное преображение Леонида Ярмольника в трагического героя Румату - Гамлета XXI века. Отдельного анализа требует изобразительная ткань картины, снятой Владимиром Ильиным и Юрием Клименко. Но, пожалуй, сильнее всего воздействует на подсознание драматургическая композиция картины, имеющая больше общего именно с картиной, живописным полотном, чем с экранизацией романа или пьесы. Невероятная плотность кадра побуждает вгрызаться в материю экрана и рассматривать её по кусочкам, по фрагментам, по деталям, пытаясь выстроить в своей голове целое. Это целое, если кратко суммировать, состоит в том, что трудно быть зрителем, бесстрастным созерцателем чужих страданий. Трудно быть богом, решающим судьбы живых существ. А труднее всего быть просто человеком с отведённой ему функцией винтика истории, но, к счастью или несчастью, наделённого совестью. Будь то в Арканаре или на Земле» (Андрей Плахов, «Коммерсантъ»). «Алексей Герман в «Трудно быть богом» создаёт крайне убедительную картину мира, пропущенного сквозь мясорубку, - а ультрачёткое чёрно-белое изображение ощутимо добавляет что-то новое самому языку кинематографа. Это тяжёлое и требовательное к зрителю кино - один трёхчасовой хронометраж чего стоит, - но в его глубине кроется высказывание, которое будет оставаться актуальным и интересным намного дольше, чем те 14 лет, что заняла работа над фильмом. Цивилизацию не изменить, насилие - в природе человека, власть сильного над слабым вечна» (Серена Конкато, Cinefilos.it). «Люди этого мира то и дело оглядываются в камеру. Ухмыляются. Скалят беззубые рты. Камера буквально продирается сквозь толпы людей - кто-то торгует, кто-то дерётся, кто-то плачет, кто-то строчит донос. И тонны скарба. Всё избыточно, всё чрезмерно, всё до дрожи реально. В какой-то момент кажется даже, что чёрно-белая пленка начинает передавать тонкие цветовые оттенки. Предметность, предельная физиологическая реалистичность происходящего теснят дыхание. Зритель вынужден либо войти внутрь экрана, растворившись в месиве персонажей, вещей, событий, либо выйти из зала. Впору оглохнуть и ослепнуть от увиденного. А на выходе из зала настигают те же проклятые вопросы. Почему «за серыми всегда приходят чёрные»? Почему рабы не спешат снимать колодки? Так ли это трудно - быть богом? И не труднее ли быть зрителем Германа?» (Василий Степанов, OpenSpace.ru). «Этот фильм кажется не снятым, а найденным в раскопках. В каждом кадре клокочет целое бытие, создать которое на ровном месте под силу разве что богу из названия. Те десять с лишним лет, что заняли его съёмки - разменная монета. Его будут смотреть ещё через сто» (Михаил Идов, главный редактор «GQ Russia»). «Арканар - живой ад, населённый персонажами, отвратительнее поступков которых только окружающая среда: пульсирующая грязь, дерьмо, вонь. Если роман Стругацких служил аллегорией тоталитарного режима, то Герман ставит перед собой задачу ещё более амбициозную - он снимает вневременную басню о механике власти, главный герой которой обречён искать ответ на вопрос: «Что бы ты сделал, если бы был богом?» Дон Румата, а с ним и Герман склоняется к тому, что решение только одно - смерть человечества. Да, зрителю придётся потерпеть, однако он будет вознагражден не фильмом, но сном, увидев который однажды, не забудешь уже никогда» (Франческо Сицилиано, LinkInMovies.it). «В том, что фильм сделан гением, не сомневаешься ни секунды. Вдруг осознаёшь: это клевета, будто Герман снимает медленно! Чтобы придумать, продумать и снять такое кино (где выверены каждое движение персонажа в кадре, каждая неурядица в его - тоже придуманном - костюме, все детали на стенах комнаты, все выражения лиц - и так в каждом кадре), обычному режиссёру понадобятся не пятнадцать, а все сто лет. Это реально другое кино… Но при этом роман исковеркан. А фильм погружён в несуществующую у Стругацких грязь… Смысл понятен, хотя сам Герман его опровергал. Он утверждал, будто фильм о надвигающемся на Россию фашизме. Но то ли сам себя обманывал, то ли действительно начал считать по ходу съёмок, будто в фильме есть такой актуальный смысл. Лично я никакого фашизма образца 2013 в фильме не вижу. На самом-то деле фильм - про интеллигента. Про то, что интеллигенту невозможно остаться собой в ситуации, когда вокруг мерзость, тоталитаризм и убийства. Даже если дал зарок «не убий»… Интеллигент, оказавшись в ситуации сомнений во времена всеобщего свинства, не может не проявить человечность. А человечность в данном случае - это вмешаться и убивать негодяев. Что заодно убивает в человеке человечность и интеллигентность. Это фильм - о невозможности сделать мир здравым, честным, справедливым, гуманитарным. Это фильм о невозможности для интеллигента, нормально развитого человека, вступив в сражение за добро, остаться собой - прежним. Теперь он - часть тех, за кого мстил» (Юрий Гладильщиков, «Московские новости»). «Предметный мир Арканара обжит настолько, что впору открывать арканар-ленд с обязательным поучительным посещением «Весёлой башни», чтобы неповадно было. Детали - те самые «иероглифы вещей», существенные для Германа вещественные доказательства памяти о том, чего не было, придают терпкость, осязаемость действию. С их помощью режиссёр раздвигает территорию кадра до философских и социальных обобщений. В этом свирепом и безжалостном по отношению к зрителю фильме словно заново творится химия кино, заново складывается вещество киноэстетики… Об этом кино будут писать диссертации» (Лариса Малюкова, «Новая газета»). «Самый натуралистичный sci-fi на моей памяти, «Трудно быть богом» на деле оказывается сенсационной, вневременной фреской, напоминающей всем нам о том, кем мы были, кем стали и во что рискуем превратиться. Подобно «Фаусту» Сокурова, это новая глава в истории кино, подлинный шедевр» (Валерио Саммарко, Cinematografo.it, MTV.it). «Все титанические усилия, предпринятые Германом и его группой, неизгладимо отпечатаны на экране. Кропотливо создаваемое демиургом изображение (о компьютерной графике даже не заикайтесь) задолго до окончания работы над фильмом справедливо сравнивали с полотнами Босха и Брейгеля. При этом ясно, что продолжение этой традиции невозможно просто физически - такого размаха и художественного качества фресок, как фресок Леонардо или Джотто, никогда больше не будет. Участь картины - оставаться памятником эпохи, одним из столпов которой был Алексей Герман. Сейчас фильм кажется невероятно сложным, радикальным, не слишком расположенным к зрителю, но картины Германа всегда умели «отстаиваться» и спустя не так уж много времени обнаруживать свою понятность, созвучность любому времени и практически любому месту» (Стас Тыркин, «Комсомольская правда»). «Как известно, одно из принципиальных свойств Дантова ада - отсутствие времени. Обитающие там не ощущают его ход, их муки длятся вечно, но эта бесконечность - не протяженность, а, наоборот, спрессованность всего времени в некую болевую точку, миг смерти, точнее, казни. В удар гильотины, постоянно повторяющийся, но каждый раз переживающийся как впервые - ещё и потому, что в аду никто не умирает до конца. «Трудно быть богом» - отпечаток этого мига. Слепок мира, лишённого чувства времени, застывшего между жизнью, уже оконченной, и смертью, ещё не наступившей. И в этом смысле эксперимент над кинематографом, который, как известно, существует во времени. Я бы даже сказал, что в своём стремлении умертвить время фильм ближе к живописи или монументальной фотографии. Плотность кадра достигает тут каких-то немыслимых пределов. Люди полностью сливаются с фоном и переживают становление то животным, то вещью, то чаще всего неким телом, которое невозможно опознать. И никто никогда не бывает один, хотя право на одиночество - это, наверное, единственное, о чём ещё можно мечтать в этом аду» (Евгений Гусятинский, «Русский репортер»). «Говорите, «Игра престолов» раздвигает рамки фэнтези? Это вы просто ещё не видели «Трудно быть богом». Великий, невозможный фильм» (Марко Джусти Дагоспиа, Dagospia.com). «Незачем преувеличивать сложность фильма для восприятия. Подозреваю, что исстрадался прибывший на премьеру министр Мединский, не раз заявлявший о своём неприятии режиссёрских «самовыражений» - а это самовыражение в кубе, квинтэссенция уникального, перенасыщенного людьми и предметами, клокочущего, как океан Солярис, говорливого и некомфортного германовского мира… Но если вы знаете и принимаете другие картины Германа, пережить эти три часа можно легко и даже с удовольствием. Пусть простит меня Эко, воспринявший фильм как мучительный, восходящий к Босху кошмар, но, по-моему, это босхианская комедия, макабрический карнавал в лужах крови и дерьма, язвительное высказывание закоренелого мизантропа, не случайно пригласившего на главную роль комического артиста Леонида Ярмольника» (Вадим Рутковский, «Сноб»). «Фильмов-мифов в истории кино существует немало, но «Трудно быть богом» переплюнул их все, приобретя легендарный ореол не после того, как его увидели зрители, а до. Не надувательство ли? Такие обвинения прозвучат наверняка. Хотя, честно говоря, непросто представить, как это зрелище может не произвести впечатления. После трёх часов в зале не только веришь, что работа над фильмом потребовала полутора десятилетий, но и удивляешься, как съёмочная группа уложилась в такой небольшой срок. Фильм поглощает свой миф, ты забываешь обо всём, что знал о нём и читал, - ты беззащитен, будто новорождённый. Неуютное чувство, которому трудно сопротивляться. Ведь Герману удалось разоблачить сам кинематограф, обнулить его, а мы - всего лишь зрители. Остается традиционный способ защиты: «Круто, но не моё». Ещё бы. «Моё» об этом фильме мог сказать лишь один человек, и его больше нет в живых» (Антон Долин, vozduh.afisha.ru). |
ВПЕРЁД5 - 18 марта
БЕЛЫЙ, БЕЛЫЙ ДЕНЬ19 - 20 марта
Оцените нашу работу
|