Кинотеатр «Орлёнок» Нижний Новгород

ЖИТЬ
(Россия, 2012)
Режиссёр: Василий Сигарев.
В ролях: Ольга Лапшина, Яна Троянова, Алексей Филимонов, Евгений Сытый, Анна Уколова, Марина и Саша Гавриловы, Александр Гаврилов, Дмитрий Куличков, Яна Сексте, Ирма Арендт, Константин Гацалов, Алена Лаптева, Алексей Пустовойтов.
Жанр: драма.

Человек умеет чувствовать, страдать, любить. Он умеет принять свою судьбу, даже когда та отнимает самое ценное - близких. Отнимает вместе со смыслом жизни и с желанием жить. Отнимает вместе со всем миром. Но герои фильма не готовы мириться со своими потерями. Они бросают судьбе вызов, объявляют ей войну и доходят в ней до человеческого предела. И идут дальше, по-своему побеждая...

Драматург, сценарист, режиссёр Василий Сигарев родился 11 января 1977 года в городе Верхняя Салда Свердловской области. Учился в Нижнетагильском педагогическом институте. В 2003 году окончил Екатеринбургский театральный институт по специальности «Драматургия» (семинар Н. Коляды). Пьесы Сигарева переведены на английский, немецкий, финский, шведский, греческий и польский, их ставят в России и Европе. Сигарев - лауреат премий «Дебют» и «Антибукер» за пьесу «Пластилин». Также, за эту пьесу в 2002 году он получил британскую театральную премию «Evening Standard» в номинации «Самый перспективный драматург». Премию вручал Том Стоппард. В апреле 2001-го в «Центре драматургии и режиссуры» Кириллом Серебренниковым был поставлен знаменитый спектакль «Пластилин». Другие призы Сигарева - «Эврика-2002» (пьеса «Чёрное молоко»), «Новый стиль-2002» (пьеса «Божьи коровки возвращаются на землю»). В 2009 году он дебютировал как кинорежиссер - снял фильм «Волчок» (главные призы кинофестивалей «Кинотавр», «Douro film harvest» в Португалии, «Kunst Film Biennale» в Германии и МКФ в Цюрихе, призы на фестивалях в Карловых Варах и «Молодость» в Киеве, приз за лучший фильм Российской гильдии кинокритиков и кинопрессы «Белый слон»). Женат на актрисе Яне Трояновой.

В актёрском ансамбле картины отметим жену Сигарева Яну Троянову («Волчок», «Кококо»), хорошую театральную актрису и фолк-певицу Ольгу Лапшину (Богиня: Как я полюбила, Рагин, Изгнание, Все умрут, а я останусь, Чудо), Алексея Филимонова («Бумер: фильм второй», «Разметка», «Кислород», «Короткое замыкание», «Я», «Суперменеджер, или Мотыга судьбы», телесериал «Жизнь и приключения Мишки Япончика») и актёра кемеровского театра «Ложа» Евгения Сытого («Коктебель», «Свободное плавание», «Сумасшедшая помощь»).

Оператор-постановщик картины – Алишер Хамиходжаев («4», «Все умрут, а я останусь», «Бумажный солдат», «977», «Сказка про темноту»).

Мировая премьера фильма «Жить» состоялась в рамках конкурсной программы МКФ в Роттердаме-2012. Картина завоевала Гран-при «Золотая лилия» и приз международной федерации кинокритиков FIPRESCI на фестивале восточноевропейского кино «goEast» (Висбаден), а также приз за лучшую режиссуру, приз за лучшую операторскую работу и приз критиков «Белый слон» за лучший фильм на фестивале «Кинотавр-2012».

ВАСИЛИЙ СИГАРЕВ:
«Однажды я ехал домой в такси, а мне звонят и говорят: «Максим погиб». Это мой племянник. Ему было пять лет. Я не поверил и сразу же сказал водителю: поехали в город Верхняя Салда. Мы приезжаем, а там похороны: гроб с мальчиком уже вынесли на улицу, и тут я увидел, что у него изо рта идёт пар. С одной стороны, я понимал, что это обычное физическое явление: его вынесли из тепла, из квартиры, где он лежал, на двадцатиградусный мороз, но с другой стороны, я смотрел на него и думал: он дышит. Но никто этого не замечает. Всё, что вокруг происходит, для меня стало неважно. Мы приехали в церковь, и батюшка заревел, когда стал его отпевать. Понимаете, батюшка усомнился! У него запотели очки, он стал протирать очки, и у него полились слёзы. И потом он встал и сказал: «Извините, я первый раз такого отрока отпеваю». В такие моменты ты понимаешь, зачем, ради чего нужно делать искусство».
«Сперва я хотел написать историю про Апокалипсис. А потом мне Борисевич говорит: фон Триер подаёт заявку об Апокалипсисе. Я говорю: «Ну и что, что нам фон Триер!» - и чпок! - пишу сценарий и понимаю, что фильм должен быть совсем о другом. Ведь что такое Апокалипсис? Если честно, нам каждому в отдельности насрать, что произойдёт с миром. Но у нас есть близкие люди. Вот если их разлучить с нами или всех убить одновременно, то это и будет настоящий п…ц, маленький Апокалипсис. И это случается ежедневно, просто мы об этом не знаем. Кто-то скажет, что за компанию умирать не страшно. Но умирать-то вообще не страшно! Самое страшное, когда умирают близкие. Из этого и возникла потребность сделать фильм».
«В изначальной задумке было больше жанра, но сейчас я понимаю, что совсем не хочу (или не умею) двигаться в рамках каких-то правил игры. Мне просто скучно идти из точки А в точку Б, потому что живой человек и мир гораздо сложнее устроены, чем любая жанровая драматургия».
«Я всё делал честно. Хотел ли я, чтобы чьё-то горе выглядело «поярче»? Нет. Я, наоборот, старался «прижать» маленько историю. Чтобы не выглядеть конъюнктурщиком. Но правды там ровно сто процентов».
«Я учился на химика-биолога, я присутствовал на вскрытиях, и меня это никогда не впечатляло. Я всегда думал: кто этот человек? И всё. Меня никогда не впечатляли кишки, я никогда не хотел про них писать. Для меня всегда главным был человек».
«Я вообще не сторонник натурализма. У меня он не вызывает никаких эмоций. Образ работает гораздо сильнее. Но и что-то стыдливо прятать мне не нравится. Нужен художественный баланс».
«Я понял, что дело не в социуме - дело в конкретном человеке. И поэтому мне было до лампочки: что за страна, что за города, кто эти герои… Для меня было важно драматургически простроить историю людей, которые потеряли что-то и пытаются научиться жить с этой потерей… Я могу упрекать Бога, если он иногда несправедлив. Хотя, наверное, он всегда справедлив, но в какие-то моменты терпеть больше сил нет. Когда я стою перед могилой пятилетнего мальчика, я не понимаю, что он такого сделал, чтобы умереть? Я не знаю ответа на этот вопрос. Я снял фильм не про то, что такое смерть. Я снял фильм про то, что в любой жизни случится смерть. Лично для меня смерть - не большое зло. Ну, умру я - и хрен бы с ним. Другое дело, если умирают твои близкие. Тут и начинается смерть. Про эту смерть я и хотел сказать. И про то, как с ней жить и можно ли с ней жить».
«Когда у нас был последний съёмочный день, мы сидели с Янкой в гостинице… и она мне говорит: «Я не могу больше». Мы там так выложились, что уже на ногах не могли стоять. Она говорит: «Я не могу больше сниматься в этом кино». У нас уже не хватало сил довести это кино до конца. Это было прямо такое «а-а-а!», разрывание себя… И если это кино кто-нибудь воспримет по-настоящему, он поймёт, что оно сделано без спекуляций. Потому что вдруг почему-то смерть оказалась не такой уж далёкой субстанцией. Она вдруг оказалась так близка».
«Я просто сказал «жить», но не знаю «как». В этом фильме я не показываю, как нужно жить, это невозможно показать. Кто мы такие, чтобы говорить «живите вот так». Самое главное - никого не винить. Не винить в том, что «наша жизнь из-за вас стала хуже».

ЯНА ТРОЯНОВА:
«Эта роль для меня очень важная. Я думаю, она останется у меня на всю жизнь... не люблю эти фразочки... «визитной карточкой». Она в сердце как рубец. Навсегда».
«Я доказала тем нахалам которые говорили, что «она кроме «Волчка» ничего не может играть». Я показала другого, на мой взгляд, человека. Опять же не забывая, кто я есть, а есть я - Троянова. Да и то, с моей присущей мне органикой остаюсь я, но другая. А в плане подготовки, у нас никогда не бывает репетиций. Вася никогда их не делает. Это хорошо. Роль рождается уже в тот момент, когда читаешь сценарий. Я всегда его первая читаю. Читаю, и понимаю, как я это буду делать. Это приходит. То есть, я специально не готовлюсь, а дальше просто до съёмок год или если нужно полгода я просто медленно, но верно становлюсь этим человеком. Начинаю обретать какие-то привычки, продумываю образ сама. Я придумала эти дреды, я проколола язык, сделала пирсинг. Постепенно я превратилась вот в эту Гришу. Но каждый раз - с разрешения Васи. «Вась, а можно я это сделаю? Вась, а можно, я язык проколю?» И тихонько, медленно, я не заметила, как я стала этой Гришкой. И, вроде бы, что-то получилось даже».
«Сигарев ведь ещё предложил на выбор: можешь играть Капустину, если хочешь. Я сказала: нет, я ещё не доросла до таких ролей. Тем более я не хочу это делать в противовес «Волчку». Вот там я плохую мать сыграла, а здесь таку-у-ую мать всем выдам... Я не люблю такие очевидные дела. При этом я честно сказала, что Капустину вообще может сделать только одна актриса в стране - Оля Лапшина. Я за неё билась. Это именно я Васе её предложила».
«Кино ради того, чтобы поматериться, - это стремно на самом деле. Вы что, хотите эпатировать или показаться такими типа арт-хаусниками? Нужно так сматериться, что иначе не скажешь. Когда я училась в театральном институте, наш преподаватель никому в группе не разрешал материться, кроме меня. Он всем сказал: «Вот когда вы научитесь материться как я, тогда вперёд». А он матерился шикарно (и матерится до сих пор, я надеюсь). Если ты умеешь материться, и тебе позволяет мастер делать это на сцене - ну всё... это твой конек и его надо использовать. Но опять-таки, только там, где надо».

ПРЕССА:

«Те, кто опасался (каюсь, и я в том числе), что Сигарев не переплюнет успех своего дебюта, фильма «Волчок», были посрамлены и повержены: на сей раз этот автор преодолел некоторый герметизм собственного дебюта и снял непререкаемый, абсолютный, величайший (не побоюсь таких превосходных степеней) шедевр. Зная свой восторженный характер и склонность к некоторым преувеличениям, справилась у критиков более холодного темперамента: и что же? То же самое: сравнивают с Бергманом, пишут, что «Жить» могла бы украсить и Каннский фестиваль. Не меньше» (Диляра Тасбулатова, «Частный корреспондент»).

«Сигарев снял фильм на тему, о которой сказано много всего, но ракурс, который он выбрал, на мой взгляд, характеризует его как человека абсолютно бесстрашного. Собственно, это фильм о смерти, о том, что она приходит неожиданно (как бы много примет и явных знаков ей не предшествовало) и забирает с собой не только близкого человека, но и большую часть мира тех, кто остается… Название картины - «Жить» - появляется в финале, как вывод. В смысле - жить с этим невозможно, но надо… Сигарев абсолютно убедителен и правдив, показывая очень знакомый, привычный пейзаж маленького провинциального городка - агрессивно-безликий, враждебный нормальным чувствам, не городской и не деревенский. Быт людей, лишенных индивидуальности, самостоятельности и независимости… Удивительно точно и то, что всякий раз в исчезновений близких, по мнению оставшихся, виноваты некие «они» - те, кто воплощает силу и власть (милиция, медицина, власть, Бог). Но вряд ли фильм можно назвать социальным, он не про то, как плохо и одиноко живут простые и бедные люди, а про то, как мы все хрупки, как ранимы и как невыносимо пережить то, что приходится переживать всем. Ну, а особенно невыносимо тем, кто одинок и беззащитен» (Алена Солнцева, «Московские новости»).

«Поэтика фильма - запредельный микст между трагедией и бытовухой, физиологией и притчевой отстраненностью, дворовым эпосом и внебытовой мистериальностью… Сигаревские сюжеты, выращенные из обыденности, - аномальны, как аномальна наша повседневность. Все его истории про человеческие отношения. Про отрыв друга от друга и прорыв друг к другу. Через «годы-расстояния», через смерть» (Лариса Малюкова, «Новая газета»).

«Фильм не говорит ничего нового о том, как иметь дело со смертью, и зрителей может оттолкнуть (или наоборот, впечатлить) наложение метафизических размышлений, но Сигарев строит свои истории жестко привязанными к реалиям провинциальной жизни, поддерживая наш интерес до наступления своего рода катарсиса своих героев. Суровость жизни в современной России представлена традиционной мрачной палитрой, может, менее резкой, чем обычно - у Сигарева хорошие оператор Алишер Хамидходжаев и актёрский состав» (Бернард Бессерглик, «The Hollywood reporter»).

«Василий Сигарев снял трагедию под названием «Жить». Труднейший, в нашем кино позабытый жанр. Горы трупов в телевизоре, Интернете замордовали нашу чувствительность, восприимчивость. К смерти привыкли как к рутинной сводке погоды. И только «архаический» жанр способен, кажется, вернуть резкое «выпадение в осадок», оно же ощущение боли… Словосочетание «авторское кино» утратило, в общем, свой первозданный смысл и стало эмблемой, если не скучного или выспреннего, то герметичного или изношенного фестивального потока. «Жить» возвращает этому понятию внятный смысл, то есть погружает в персональное пространство представлений, видений автора фильма, созвучное глубинным ощущениям зрителя» (Зара Абдуллаева, «Искусство кино»).

«Автор излишне сконструированного и «Волчка» сделал мощнейший шаг в развитии, сняв предельно личную, крайне тяжелую, невероятно смелую и очень понятную каждому картину распада, схлопывания персональной Вселенной человека, фильм о «вечной весне в одиночной камере» - состоянии после потери близкого человека. То, что мы все умрем - это понятно, но то, что сначала умрут все, кого мы любим - это ещё более невыносимо. Тяжесть темы и некоторых образов (при том, что натуралистичность - не конёк Сигарева) удивительным образом сочетается здесь с очищенной и залитой светом картинкой (как всегда, безупречная поэтичная камера Алишера Хамидходжаева) и протяжными построковыми гитарными переборами Павла Додонова - вплоть до того, что возникает подозрение в попытке как-то эстетизировать и обелить происходящее на экране. Но на самом деле всё это укладывается в традицию такого донельзя русского киноэкзистенциализма и одновременно пытается её переломить, рисуя новый жанр «светлухи», «легкости невыносимости бытия» (Илья Миллер, Arthouse.ru).

«Формально «Жить» по сравнению с «Волчком» - произведение более высокоорганизованное. Но в нём поразительно мало жизни, да и смерть - мёртвая. Не пугает, не убеждает и не исцеляет. Только бьет обухом по голове - чередой с садистским упорством растянутых сцен, никак не связанных друг с другом кадров и натурально раскрашенных трупов детей. И уж тут ты, действительно, начинаешь выть вслед за автором и его героями. Этот вой растет в децибелах ввысь, но ему болезненно не хватает глубины. Нет истории, нет драмы, нет границ художественного произведения - и нет его сердца, мышц и костей. От своих героев, как и от себя, Сигарев оставляет только боль и этот ужас от предчувствия (или последствия) смерти близкого человека» (Никита Карцев, «Московский комсомолец»).

«Кино это страшное и прекрасное, ни на что не похожее - разве что на предыдущий сигаревский фильм «Волчок». От него так же шли мурашки по коже и пропадал сон, но после финальных титров ты уже ощущал себя не таким, как полтора часа назад. У иных впечатлительных дам после его фильмов учащается сердцебиение и даже пропадает аппетит… Говорят, когда у молодого и неотесанного Василия Макаровича Шукшина случился роман с самой модной поэтессой 60-х, она стеснялась водить его в столичные гости - смазные сапоги его производили на хозяев московских домов неизгладимое впечатление нелучшего свойства. Талант у Сигарева смурной, дикий и по силе воздействия мало с чьим сравнимый сегодня. Укротить такой не получится» (Дарья Борисова, «Независимая газета»).

«В нынешнем фильме жуть нагнетается не столько за счёт живописания социальных проблем, сколько тем, как Сигарев и оператор половины лучших российских фильмов Алишер Хамидходжаев резко опрокидывают мир простых вещей, на фоне которого люди сталкиваются со своими, поначалу терпимыми, проблемами… Провинциальные улицы, квартиры и дома, индустриальные ландашфты, разговоры героев - когда взрывается их бытование, Сигарев с какой-то избыточно настойчивой безжалостностью начинает методично топить зрителя в омуте. В первую очередь память подсказывает аналогию с «Танцующей в темноте» Ларса фон Триера, где обрушивающийся на героиню мир раздражал издевательской несправедливостью. Но если фильм Триера встраивался в его теологическое исследование жертвенности (после «Рассекая волны» и перед «Догвиллем»), то Сигарев скорее пытается понять, можно ли принять то, что невозможно принять, и если можно, то как это сделать» (Владимир Лященко, Газета.ru).

«Жить» - это кино сложенное из мощнейших элементов. Сигарев демонстрирует недюжее мастерство в работе с визуальной фактурой и умение заставить актёров сначала выложиться до предела, а потом ещё этот предел преодолеть. От некоторых сцен - особенно на кладбище с Ольгой Лапшиной и в электричке с Яной Трояновой у меня до сих пор мурашки бегают по коже. Но, на мой взгляд, в собраном воедину виде это кино явно не дотягивает до уровня своих составных частей. Может потому, что эмоциональные заряды двух из трёх переплетенных новелл при всей своей силе по сути «глушат» друг друга. Или же потому, что третья новелла является на самом деле фантазийной «обманкой», требующей пост-фактум осмысления, но по ходу просмотра выглядящей инородным телом. А может проблема в том, что предлагая зрителю максимально убедительную картину мрака и ужаса повседневного бытия, фильм не пытается ни докопаться до корней этого ужаса, ни найти из этого «адского ада» хоть какой-нибудь выход. Хотя с другой стороны, может именно отсутствие выхода в сочетании с заложенной в название декларацией и является главным посылом картины?» (Сэм Клебанов, Arthouse.ru).

«Василий Сигарев вновь проявил себя как отличный рассказчик, причём после лаконичного, сформированного как единый монолит, «Волчка» он взялся за историю сложную, многофигурную, в которой переход от реальной жизни в запредельность подчас нелегко отследить. И сумел - мельчайшими деталями, неожиданными вкраплениями новых персонажей, странной сменой интонации - довести зрителей до состояния, когда они, подобно героям, и сами не понимают, на каком свете находятся. Первая реакция: засомневаться в психическом здоровье автора и заявить, что «так не бывает». Но, как и в случае с «Волчком», в основе сюжета - реальные события, произошедшие с хорошо знакомыми Сигареву людьми.
Никоим образом не сравнивая молодого российского режиссёра с великим датчанином Ларсом фон Триером, не могу не заметить некой общности. Ощущение, что тебя водят за нос, провоцируют и вообще дурят, порой возникает весьма отчетливо. Лично у меня следующей мыслью обычно бывает: «Какая, в конце концов, разница, провокация или нет, если это так сделано!». Картина Василия Сигарева, при всей её небезукоризненности, - ответ тем, кто считает российских артхаус слишком тихим, вялым, малохольным и вообще выдохшимся. В данном случае энергии режиссёра вполне хватило бы на блокбастер. Не исключено, кстати, что в мире арт-кино «Жить» таковым и станет» (Лариса Юсипова, «Известия»).