| 24.05.2012 ТРИ ПЛЮС ТРИ Ну, что сказать про Бегбедера и две его «Любви…», каждая из которых катит на нас со словесным прицепом «…живёт три года»? Знаете, существует раз от разу повторяющийся процесс постановки фильма по трескучему книжному бестселлеру. Первая стадия – у вас есть страсть к этому самому бестселлеру. Вторая – вы пишете сценарий и добиваетесь, чтобы книга и фильм притёрлись друг к другу. Третья – фильм не может больше выносить свою половину и «подаёт на развод», потому что книга хреновая. Но и кино, как выясняется, не лучше… Итак, Фредерик Бегбедер экранизировал сам себя пятнадцатилетней давности. Его Марк Марронье - литературный критик, светский лев и акула пера, а также – неожиданно – успешный, но скрывающий под псевдонимом своё истинное имя писатель. Как-то в отчаянии от произошедшего лично с ним написал он в своём уголке книгу с программным названием «Любовь живёт три года» (то есть – всего три); а тут, глядь, новая любовь - Алиса; а тут, быть того не может, книга от Марка – в бестселлерах; а тут, вот чёрт, и что же теперь скажет Алиса; а здесь и сейчас – самому-то, ребята, как страшно за любовь! Опять тройка?! От романа на экране осталось: сама идея про три года, персонажи и несколько сюжетных поворотов-сцен-фраз. То есть каркас. И много чего приросло-появилось уже сценарными трудами. Что не беда, потому что книга, в которой по признанию самого автора «действительно не так много действия», идеально подошла для кинодебюта – согласно известной истине «чем проще (или даже – слабее) текст, тем легче его экранизировать». «В тот момент, когда он разуверился в любви окончательно, герой встречает женщину, которая возвращает ему вкус к жизни. После этой встречи программа всегда одинаковая: ссора, расставание и вновь соединение. Но у автора есть все возможности развлекаться внутри этого шаблона». Слов «развлечение» и «шаблон» Бегбедер не скрывает, как и жанрового определения шаблона – «романтическая комедия». Но шьёт свой «голливуд» прикольными такими вроде как евроинтеллектуальными нитками. Близнецами книга и фильм не стали, но близкими родственниками их можно назвать без натяжки. Текст словно специально написан для глянцевого журнала. Легко, поверхностно, с умеренной долей лиризма, цинизма и надрыва, с постоянно выскакивающими фразами-слоганами, весь в культурных веснушках. Фильм снят для той же, читающей подобное, «продвинутой публики». Если роман - это монтаж диагностико-рецептуарных афоризмов, то фильм – это монтаж разнообразных гэгов: от обрисовки житейской ситуации в стиле дайджеста и вступающих во взаимодействие с изображением титров до лобовой визуализации аллегорий и классической нестыковки слова с последующим делом. При том, что афоризмы, что гэги обязательно фокусируют наше внимание на типичном-типичном, узнаваемом-узнаваемом, общем для многих. Типа: ха-ха, аналогичный случай был со мною прошлым летом в Одессе. Однако, не всё то, что одинаково называется – одинаково. Если попробовать сформулировать идею романа, то можно предложить следующее: герой с печалью на лице уверовал в теорию ЛЖТГ, но на новом витке событий САМ очень боится этого своего декаданса и очень хочет, чтобы «три года» оказались теперь ошибкой исчисления. А вот идея фильма больше годится для ромкома: Марк создал свою теорию (и роман) ещё до Новой любви, а потом лишь скрывает своё писательское прошлое от Алисы, как ошибку и улику. Так позитивнее. И комичнее. В книге герой был противоречивым: то циничным, критичным и жестоким, то разочарованным, одиноким, «мёртвым» и самым грустным, то фонтанирующим лирическими пассажами. Как бы сразу и Александр Адуев, и его дядя. В фильме же перед нами скорее Лукашин из «Иронии судьбы», правда, подавшийся из просто хирургов в хирурги пластические. Экранный Марк - это неловкий, побитый жизнью, но цельно-романтический персонаж. В романе love story сочеталась с умеренной сатирой на dolce vita, с некоторой критикой буржуазного общества, придумавшего брак («Институт-превращающий-Любовь-в-Обузу») и постепенно уничтожающего само себя («Мы живём в обществе одиночества. Нет больше семей, нет деревень, нет Бога… Взамен включили телевидение»). Там даже имели место вполне себе философические излияния: «С рождения до смерти наша жизнь идёт на автопилоте, и надо обладать сверхчеловеческим мужеством, чтобы изменить её ход». А! В фильме практически всё это смыло стихией не в суе помянутой романтической комедии. Пусть и поверхностное исследование любви и её окрестностей превратилось просто в модный шлягер. И ведь не скажешь, что автор ленты, мол, не вытянул, не смог. Да, нет - так и было задумано. Жанр, Париж, имя Бегбедера в титрах и тянущееся за ним модное, богемное, любовно-морковное… Этих козырей вполне хватает для локального успеха. К тому же Бегбедер аки Штирлиц – практически неуловим для какой-то серьёзной критики, потому что в каждом втором абзаце-кадре пытается иронизировать над собой, своим творением, над всем белым светом. Он мобилен, как шарик для пинг-понга: нашим – вашим, нашим – вашим… Например, чего только стоит выверенный баланс высокого и низкого. Упомянуты строки Шекспира? А вот вам фантазии насчёт женских лобков. Солженицын? Скоро кого-то вырвет прямо на кровать. Ромен Гари? Кроем из-за-угла-выскочившим гей-романом… Я бы сказал – это очень ЛОВКАЯ кинолента. Как и почти вся проза Бегбедера. Где-то в начале фильма на экране телевизора появляется «проклятый поэт» Чарльз Буковски, а ближе к концу – вживую - многоуважаемый лирик Мишель Легран. Первому идёт старость, второму - нет. Вот и картине «Любовь живёт три года» «не идёт» Буковски, зато Легран - в самый раз. И ещё в самый-самый раз: много солнца в тёплой воде прозрачного моря жизни, на лёгких волнах которого качается на надувном матрасе своей репутации Фёдор Бельведер – писатель типа Достоевского для продвинутых и креативных. И не верьте лукавому финальному девятому валу за спинами сияющих героев – это просто модный как бы открытый финал, забравшийся в опус Бегбедера из фильмов ужасов. Не-не, всё будет ОК, кино-то уже кончилось… Павел ТИМОШИНОВ |
 ВПЕРЁД5 - 18 марта  БЕЛЫЙ, БЕЛЫЙ ДЕНЬ19 - 20 марта 
 
Оцените нашу работу       |
