Кинотеатр «Орлёнок» Нижний Новгород

10.03.2012

ФАУСТПАТРОН

Конечно, будет большим преувеличением сказать, что Сокуров экранизировал Гёте. И дабы избежать ненужных инсинуаций и трактовок, Александр Николаевич так прямо и заявил всем заинтересованным зрителям: «Экранизацию Гёте должен сделать немецкий режиссёр, понимаете? Это работа для национального режиссёра - я за неё и не берусь. Я делаю четвёртую часть тетралогии, в которой использованы идеи и мотивы Гёте». Сам-то Гёте тоже кое-что использовал - народные легенды, как известно. Ну, с тех пор и поехало: Пастернак перевёл Гёте, Юрий Арабов переработал этот перевод в сценарий, а Сокуров «переработал» Арабова – в фильм. Сложная вышла механика. И разбирать сокуровскую картину можно почти до бесконечности. Но мы люди скромные – работаем по следам и коротко.

Фауст-б

Если сделать «выжимку» из своих и чужих наблюдений, могу предложить следующее. Где-то, когда-то, но вроде как в позапрошлом веке и на немецкой стороне, жил Фауст. Неспокойно жил, так сказать, вожделел и алкал смыслов, но на беду временно был стеснён материально. В результате связался с Ростовщиком (Мефистофель по умолчанию) и в порыве сверхчеловеческих устремлений взвился выше крыши: одного-двух убил, своего ученика Вагнера и Маргариту соблазнил (по-разному, естественно), всех бросил и бежал куда-то в Аид-Лимб-Ад, где, в свою очередь, побил камнями и неназванного Мефистофеля.

Получился фильм о том, как в мире неуютно. В кадре – тесно: узкие улицы, людские скопления, захламлённые интерьеры. В переполненном «эфире» - плотно переплетены и наползают друг на друга музыка (почти постоянная), а также немецкая и русская звуковые дорожки. Здешний мир сер и физиологически неприятен: повсюду болезненные изъяны, непристойности и уродство, смерть (трупы, похороны, зомби), само изображение периодически деформируется, вбирая в этот процесс даже красоту Маргариты. Вот и рванул Фауст прочь, практически вывернув наизнанку путь Христа: и проповедовал (мол, души нет, а смерть лучше, чем жизнь), и пострадал (правда, за свои желания), и вознёсся (правда, куда-то вниз). Даже своего Иуду получил (то-то Ростовщик всё лики Христа лобызает), да сам его и предал.

Одним словом, всё в экранном «Фаусте» находится в соответствии со словами Арабова о Сокурове: «У Александра Николаевича мировоззрение, как мне кажется, отчасти схоже с мировоззрением Стэнли Кубрика: молчащий Бог, и мир, созданный некой силой, враждебной гуманизму… Он художник, который очень сильно чувствует богооставленность. И считает, что за зло отвечают люди - а не некое демоническое сверхчеловеческое начало». Поэтому-то, по словам того же Арабова, это история «не о том, как дьявол соблазняет человека, а о том, как человек соблазняет дьявола». И Ростовщик у Сокурова выглядит точно уж не умом, но практически (вот те на!) честью и совестью Фауста, поскольку сам Фауст по сравнению с этим мелким бесом явно оказывается «начальником» и ещё тем, про кого принято говорить «далеко пойдёт».

Он и отправляется, в конце концов, «дальше, дальше, дальше». Трижды «дальше» - прямиком в «Молох»-«Телец»-«Солнце» (Арабов хотел закончить фильм пушкинской сценой «Мне скучно, бес», но Сокуров не захотел подобной «традиционности»). «Фаустом» тетралогия закончилась, но на самом деле им началась. Фауст, вырвавшись из тесного городского лабиринта, пройдя через узкие горные ущелья, вывалился-таки в разреженное пространство, а затем и вовсе махнул к распахнутым горизонтам вседозволенности. К тем самым, за которыми немало покувыркаются Гитлер-Ленин-Хирохито, прежде чем оказаться у Сокурова в замкнутом пространстве персонального чистилища (горный замок, загородная дача, подземный бункер). То есть пройдут фаустовской дорогой в обратном направлении. Неслучайно поэтому по пространству последнего (по хронологии) фильма разбросаны намёки на героев предыдущих лент: какающий аки Гитлер Ростовщик; куда-то мчащаяся карета с русским барином (есть подозрение, что это Чичиков); Гомункулус, шевелящий губами как выброшенная на берег рыба, - точно также как Хирохито в «Солнце».

«Я как режиссер всё время пытаюсь обратить взор внутрь человека, внутрь нас самих. Вернуть человека в него самого, в том числе и тех, кого называют вождями, вернуть в их человеческую кожу. Если бы они были дьяволами… Было бы проще. Но они были людьми». Это – Сокуров о своей дофаустовской трилогии. В «Фаусте» же он показал как человек «человеческую кожу» покидает.

«Фауст» - хорошо придуманный, бередящий разум фильм. Александр Сокуров вызывает уважение уже тем, что в наше «продуктовое» время идёт против течения и ничего никому не пытается тупо продать. Но моё отношение к Сокурову сформировалось достаточно давно и, увы, с тех пор не меняется, что только подтвердилось просмотром «Фауста». Приведу, пожалуй, цитату из себя самого. Писано было несколько лет назад, по поводу картины «Солнце», но по сути – о творчестве режиссёра в целом.

«Сокурова у нас любят и не любят: от обожествления до презрения. Если не брать в расчет обыкновенную зависть, всё дело в том, что он, на мой взгляд, очень часто «живёт» не там, где «прописан». Сокуров - не человек кино. Он не считает кинематограф самостоятельным искусством, нашедшим свой оригинальный эстетический язык. Вот и деятельность Сокурова трудно именовать кинорежиссурой. Это деяние какого-то другого порядка, скорее, род религиозно-эстетической практики, волею случая наткнувшейся на недоделанный язык кино. Отрицая кино как полноценное искусство, Сокуров признает за ним опасную силу визуального воздействия на сознание и подсознание человека, сравнивая кино с оружием массового поражения. Художник и зритель тратят на кино не просто время, а «вещество существования», т.е. жизнь. И тратить её впустую – грех. Отсюда – неприязнь к развлекательному кино. Сокуров противостоит такой черте нашей постмодернистской эпохи как относительность всех ценностей. Культура для него элитарная сфера человеческой жизни, он противник десакрализации творчества. По Сокурову - чем выше искусство, тем дальше оно от повседневности и натурализма. Он создает свою метафизическую реальность, и его главная тема, тема смерти, лишь внешняя форма, позволяющая прорваться к чему-то находящемуся за гранью обыденного. Сокуровские фильмы, по мнению многих, некая «контрафактная» кинореальность, в которой на первом месте не профессиональное мастерство, а духовный опыт всех, кто занимается искусством. Ему не нужны жанровые каноны, не интересен активный цвет, он не признает общепринятых законов актерского мастерства и драматургии, не любит реалистического изображения. Его изображение всегда мучительно деформировано, трагично в своей постоянной готовности к распаду и уходу в небытие. Сокуров – радикал, для которого Коппола и Бертолуччи – всего лишь ремесленники. И все это уже не искусство, это какая-то духовная шаманская практика для тех, кто душевно подключен, кто создает круг Сокурова, кто способен к дешифровке таинственных мистических знаков. Это психический эксперимент в одеждах искусства. И если ты не в круге, смотреть это чаще всего невозможно. Я, например, не воспринимаю сокуровский «Камень» ни в положении сидя, ни в положении лежа, меня с ним примиряет разве что состояние глубокого сна. Это не издевка, а вполне нормальная реакция энного (и поверьте немалого) количества людей, отличающих Брессона от Бессона».

Готов подписаться под всем вышеизложенным и сегодня. Нет, смотреть многие фильмы Сокурова (особенно тетралогию) и можно, и полезно. Они хороши для упражнения в трактовках, они будят разум. Но зачем там все эти нарочитые замедления, затемнения, искажения и логические провалы?! Есть у Александра Николаевича такой фильм – «Скорбное бесчувствие». Так вот. Умом понимаю, что в «Фаусте» автор скорбит по дисгармоничному миру людей, только ответных сильных чувств во мне эта мутная, тягучая, безжизненная скорбь не вызывает. «Я работаю со смыслами, Сокуров – с душой» - сказал в одном из интервью Юрий Арабов. Вот и для меня неприятие сокуровского кинематографа вещь не головная, а душевная. Хотя и некоторые логические объяснения тому я всё-таки представил.

Павел ТИМОШИНОВ